Рачибо приосанился:
– У нас как? Как у мурашей. Была председатель сполкома – дородная женщина, по прозвищу Мама. В семье Мамы алкоголик-муж; сынок в городе снаркоманился. При Маме колхозы гудели, как улей. Бабы жужжали как пчилки. Все было подчинено вопросам воспроизводства потомства рабочего скота, хозяйства. И на всех должностях ставила женщин – главбух, завсклад, нормировщицы, зав свино – и молокофермами, зав-детсадом, школой, медпункт, сельсовет – все держалось на бабах. Чистый твой матриархат. Мужики – те – чисто вспомогательный матерьял: инженер, завгар, водители, трактористы, милиционер. Ну, и алкоголикам-мужикам не нужны были бабки, то есть, хотив казаты-карбованцы, ну, и понятно, слабый пол для мужских утех особенно не волновал. Главное – был бы выпивон. Завез сено – бутылка, вывез мусор – бутылка. А потом, надерутся и, ха-ха, дерутся. Все созидательное начало было сосредоточено в матери-женщине. Одного чоловика Мамаша изо всех отличала. Уважала за то, что той був дохтур.
– Кого же? – ехидно улыбался бригадир Юрочка.
– У того фамилия дуже кумедная – Малышок. Потому кликали просто доктор Киця. Киця, в белоснежном халате, который менял еженедельно, потом все реже, приспособил на зимку под грязно-белую непродуваемую плащ-палатку. На нем все радости и печали рода человеческого были: роды, драки, отравления, белая горячка, кто утонул, сорвался со скал, машиной кого побило, камнями, изнасиловали. Так Киця являлся к страждущим навроде Архангела. Необыкновенно большой и круглый доктор, серьезный и беспрекословный. Грубый и решительный. Походный халат на свитер. Или вообще на голое волосатое тело. Мамаша уважала Кицю, а Киця уважал Мамашу. Казав: жизнь, земля, вода – суть женские понятия. Огонь, прах – мужские. Дальше чоловикам воевать – всему миру капут. Жинкам пора в руки власть брать. Може, того, за той, матриархат, по маленькой, а? – жалобно попросил он.
Вик смутился. Ленкин отец, наоборот, обрадовался, полез в бардачок и вытащил на лунный свет дешевую поллитровку:
– Правильно, дед! Для аппетиту, перед ушицей, давно пора!
. – А вы, часом, не знали деда одного тут? На Маяке работал? – вдруг спросил Ленкин отец.
– Деда Василия?А как же!Той дед мне как батька был. – махнул «клешней» старожил. – Приехал по амнистии, из лагерей, больной и слабый, немногословный, подозрительный. Но вид держал! Мамка казала – старый барин наш, Тарханский. На Маяк служить пошел. И меня в помощники с собой взял. Сначала разобрал по стеклышкам, развинтил, потом наладил, дизель запустил. Понимающий был.
«Сходится, – екнуло у отставника сердце. – Сходится, мой дед…»
– Верно, жил такой дед. Старый смотритель, – отозвался Юрочка. – Сам дед древний уже тогда был, а выправка, и взгляд – посмотрит-как обрежет. Мамки детей им пугали. Ходил на самые высокие обрывы. Показать свет мореходам. Умер – и ушла с ним эта традиция. Впрочем, кто-то видел: выходит в ночи загадочная фигура в плаще с капюшоном. Стоит на самом краю опасной кручи и машет фонарем в дальние морские дали, притоптывая, словно пританцовывая...
– Это уже опосля было, – прервал Рачибо, – когда электричество к маяку подвели. Новые люди приехали, нас сократили. Вот и повадился он на скалы с фонарем. Светил своим назад, на родину, дорогу. С тем дедом такая история. Уходили они семьей в гражданскую за море, ну чтобы красные не порубали. А младшую дочку свою с моей мамкой оставили. Заболела она, чи шо? После гражданской я появился. Мы с Надеждой – так ее звали-как братуха с сеструхой. Годков на шесть меня постарше. Уехала потом. Лет сорок не виделись. Мамка перед смертью призвала к себе, и призналась…С дедом этим, когда пораненный, в поместье лежал. Слеглась по молодости. А потом их бегство, эвакуация. А меня записала на фамилию другого, Революционного героя. Так что Надежда была мне в аккурат сестрою.
– Так эта Надежда – моя мать, вот, ее бабушка, – с трепетом в голосе показал на дочь Ленкин отец.
– Вот чешет старый демон! – рассмеялся Юрочка.
– Нет, ну надо же! – всерьез удивился Рачибо. – А я уж думал, один я на белом свете! Наливай, а то заплачу!
Выпив, Рачибо с отцом обнялись, обхватил их своими мощными руками смеявшийся бригадир Юрочка. Так и стояли они в хмельном умилении.
Ленка с Виком улыбались, прижавшись друг к другу. Вик шептал:
– Какие удивительные и простые люди – твой отец, старик Рачибо, Юрочка, рыбаки! И как легко здесь дышится, на Тарханкуте! Точно в сказку попал. И ты из этих мест. Теперь и я. Будем приезжать сюда каждый год.
– Да, любимый, – гладила по щеке, преданно глядя в глаза. – У нас будет много-много детей. И каждое лето будем вместе жить в палатках у Чаши или здесь, на Атлеше. И старый Рачибо рядом. Это и будет нашим Ковчегом.