Я внимательно посмотрела на нового знакомого. Из рукавов черного балахона высовывались манжеты фланелевой рубашки в клеточку. Портфель, видимо, принадлежал еще Мартиновым предкам, а ботинки имели такой обшарпанный вид, что подозрение в финансировании их обладателя секретными службами как-то сразу отпадало.
— А при чем тут колодец возле костела и все эти сказки? — спросила я.
— Несколько веков назад в городе произошло то же, что и четыре года назад — какой-то неудачный эксперимент вызвал катастрофу. Не знаю, чему верить, но точно известно одно: после отъезда чернокнижника Твардовского в нашем городе началось что-то вроде эпидемии. Я бы это назвал — паразитирование на духовной энергии.
Может быть, я и посмеялась бы над тем, что услышала, если бы… если бы не смеркалось, не стлался вокруг унылый туман, если бы не стучался дождь в обитую жестью крышу беседки, если бы не были лица редких прохожих такими бледными и отечными, словно отраженными в лужах.
— Болезни духа более заразные и живучие, чем физические, — продолжал Мартин. — Это — как черная дыра в человеке, которая требует заполнения… И люди, точнее, бывшие люди, вынуждены поглощать духовную энергию других. Как диабетики, которые живут только инъекциями инсулина.
— Прямо какой-то город вампиров! — невольно улыбнулась я. — У вас случайно не найдется лишней связки чеснока?
— Я не шучу. Я сам наблюдал, как быстро человек перерождается, утрачивает способность любить, сочувствовать, наслаждаться красотой, отличать зло от добра. Чем большую часть его души завоевывает пустота, тем больше он напоминает автомат с единственной программой — самосохранения. На такого чеснок не подействует. Отец Петер говорил, что защита должна быть внутренней. Эти существа, как пиявки, присасываются к тем, у кого на душе есть повреждения…
— Какие?
Мартин пожал плечами.
— Ну, например, склонность к грехам. Хотя каждый христианин знает, что безгрешных людей не бывает, просто существует граница, за которую нельзя переступать. Кстати, отец Петер говорил, что за вами шел один из этих… как он их называет, гомункулусов. Отец Петер сказал, что хотя у вас есть защита, рано или поздно вас сломают. Поэтому вам нужно уехать. Беда в том, что люди перестали дорожить тем, что они — люди. Гомункулусом быть… удобно, а человеком — опасно и хлопотно. И граница между человеком, который не верит в бессмертие собственной души и ее Божественное начало, и бездушным существом все уже.
— А почему они боятся моря?
— Не знаю.
Пока мы говорили, совсем стемнело. На морщинистые лица луж сыпался мелкий дождь. Ученик ксендза проводил меня до гостиницы. По дороге Мартин рассказал о художнике Чюрлёнисе, его картинах-сновидениях — про спящего короля и солнечные одуванчики, золотисто-голубую Тишину и сиреневую Тревогу, синтез музыки и живописи, о котором мечтал художник. А еще Мартин оказался знатоком легенд и преданий своего народа. Особенно мне понравилась легенда о происхождении янтаря, про ужиную королеву Эгле, которая жила во дворце на дне моря. Я захотела нарисовать такую картину: золотоволосая королева на фоне стальных волн, кусочки янтаря разлетаются по свету. Мартин, оказывается, учился на филфаке и собирался быть фольклористом, пока не решил, что его долг — стать священником. Но в семинарию его покуда не принимают — говорят, должен быть испытательный срок, потому что он долго не ходил в храм. Так что пока он в костеле “обслуживающий персонал": делает, что скажут, и постигает костельную традицию.
А я рассказывала чудесные белорусские легенды, вычитанные у моего кумира Владимира Короткевича, пересказывала “Седую легенду” и “Дикую охоту”, говорила, какие картины собираюсь писать, — серию про замки Беларуси, цикл по мотивам народных сказок… Случилась только одна неловкость — заинтересованный Мартин попросил меня что-нибудь сказать на белорусском языке. А мое произношение… Тогда я не освоила даже “дзеканья”, слитного произношения аффрикаты “дз”, и так и говорила на лекциях — “д-зе” Правда, так произносили многие мои однокурсники, включая преподавателей.
На прощание Мартин пообещал подарить мне кусок янтаря, найденный им на берегу моря.
Было немного страшно возвращаться в гостиницу. Йодистый запах в коридорах впервые показался запахом смерти.