«Штраф, – догадалась Салли. – Дядя Пост заплатил за нас штраф».
– Уф! – отдувался дядя Пост, подходя к ним. – Насилу отвязался. – Он повернулся к смущенному Чарли: – Скорей давай в машину! Ведь нас ждать не будут, отчаянный ты парнюга!
Старт находился на вершине холма Надежды, где, по примеру прошлых лет, были выстроены трибуны для зрителей и специальная судейская вышка.
Однако зрители заполняли не только трибуны, но и все обочины, крыши всех соседних домов и гранитные барьеры, огораживающие спуск с холма. Гул голосов слышался издалека и перекрывал все городские звуки. С вершины холма далеко виднелось море голов, выстроившееся поодаль огромное стадо настоящих машин, на которых приехали зрители, и разноцветные флаги, украшающие трибуны, старт и финиш.
Прямое шоссе сперва полого, а потом все круче и круче спускалось в сторону Гренджера, пересекая широкий котлован, а затем вновь поднималось по другую сторону этого котлована.
В пятистах метрах от старта, уже на горизонтальном участке шоссе, находился финиш – арка, также украшенная флагами и надписью: «Привет победителю гонок табачных ящиков!» Здесь на расстоянии фута от земли был протянут шнурок, который должна была разорвать машина, первой прошедшая линию финиша.
Девятиметровое полотно шоссе вдоль всего пути было разбито белыми полосами на три равные дорожки Обычно со старта отправляли по три машины, и каждой из трех по жребию выпадала правая, левая или средняя дорожка. Тот, кто вытягивал среднюю дорожку, обычно очень радовался. У нее были некоторые преимущества, которые знали гонщики: можно ехать по самой бровке, где полотно не имеет уклона ни вправо, ни влево, да и само полотно в этой части шоссе было ровнее, потому что в обычное время здесь меньше ездили и выбоин было меньше.
На самой вершине холма, немного в стороне, на лужайке, огороженной канатами, происходили взвешивание машин и жеребьевка. Все машины, в зависимости от их веса, делились на автомобили первой категории и на легкие, или, как их называли сами ребята, малолитражные, автомобили. Поперек десятичных весов, самых обычных на вид, были положены две доски. Молчаливые и проворные весовщики подхватывали автомобиль под переднюю и заднюю оси и ставили колесами на доски. Хозяин машины хлопотал и волновался, умоляя поднимать его машину осторожнее. Традиция не позволяла самому гонщику принимать непосредственное участие во взвешивании, чтобы не утомляться.
Оливковая машина дяди Поста с грохотом ворвалась на лужайку. За ней на буксире следовал блестящий, похожий на серебряный карандаш автомобиль.
– «Серебряная свирель»! Вот она – «Серебряная свирель»! – загудели зрители, обступившие плотным кольцом весы.
Все бросились к машине Чарли. Его окружала слава победителя прошлогодних гонок, и от него ждали и в этом году победы. Слухи о «Серебряной свирели» уже успели просочиться в среду болельщиков. Некоторые заочно заключали пари, ставя довольно значительные суммы на эту еще неизвестную и не виденную никем машину. И вот машина наконец здесь, ее можно рассмотреть, взвесить все ее достоинства и недостатки, даже потрогать руками…
– Слишком легкая…
– Без фар, гляди…
– У этого негритенка вид вполне уверенный…
– Ставлю пятьдесят за него…
Эти и другие замечания слышал Чарли, когда, отвязав трос, двинулся к весам.
Возле каната стояли бледные, изнывающие от беспокойства Василь и Нэнси. Они уже потеряли надежду на приезд друга. Увидев Чарли, оба бросились к нему:
– Отчего так поздно? Что случилось?
Чарли, не отвечая, махнул рукой:
– После скажу… Василь, помоги подкатить машину к весам,
У Василя сразу оказалась куча помощников: всем хотелось потрогать красавицу «Свирель».
Смуглый весовщик, знавший Чарли по прошлогодним гонкам, увидя его, с удивлением сказал:
– Так ты явился, Робинсон? А нам сказали, что в нынешнем году тебя не будет.
Чарли хотел было расспросить, кто и когда сказал это, но его тут же оттеснили в сторону.
На весы поставили машину Мэрфи под кличкой «Скакун».
Взглядом знатока Чарли сразу определил, что это серьезная конкурентка его «Свирели». Машина была красива – это признал бы даже самый злейший противник. Выкрашенная в небесно-голубой цвет, с высоким капотом, который производил впечатление мощного двигателя, она выглядела очень добротной. Особенно понравились всем фары и толстые выхлопные трубы – совсем как у настоящего гоночного автомобиля.
Чарли вспомнил свои колебания, вспомнил, как он поставил было на «Свирели» фары, как они украшали машину и как ему было жалко от них отказываться. Но ведь он решил в своей машине все подчинить одной цели – быстроходности.
Каждый лишний выступающий предмет – –лишнее сопротивление воздуху, значит, потеря скорости. Все лишнее должно быть убрано. А эти фары и труба – к чему они?
– Сто девять с половиной фунтов. Первая категория, – объявил громко весовщик.
Возле «Скакуна» зашевелились менеджеры Мэрфи, среди которых Чарли узнал рябого Дика. Внезапно Дик поднял голову и встретился глазами с Чарли.
Густая краска медленно залила щеки, шею, уши Дика. Он что-то быстро проговорил одному из своих мальчишек и тотчас же быстро отошел в сторону, туда, где кучка гонщиков ожидала результатов взвешивания. Там рядом с Мак-Магоном младшим и его другом Роем Мэйсоном стоял Мэрфи в настоящем гоночном шлеме и щегольском спортивном костюме. Вся эта группа сблизила головы и принялась о чем-то горячо шептаться, изредка поглядывая в сторону Чарли.
– А Мэрфи точит на тебя зубы, – сказал Василь, подойдя к другу.
Дядя Пост, собираясь уезжать, тоже дал Чарли, по собственному его выражению, «деловой совет».
– Если попадешь в одну тройку с Мэрфи, старайся не подъезжать к нему слишком близко… Я тут кое-что про него узнал. Это парень ненадежный.
Чарли рассеянно кивнул: он смотрел на мать. Салли собиралась идти вниз, к подножию холма, ближе к финишу. Оттуда она будет следить за сыном и молить у судьбы победы для него.
– Ну, мальчик, желаю… – начала было она, но тут же суеверно замолчала. – Нет, я ничего не буду тебе желать.
И Салли, крепко стиснув руку сыну, отправилась вниз по склону, туда, где уже волновалась густая толпа болельщиков и зрителей.
Дядя Пост уехал с величайшим сожалением: старику очень хотелось посмотреть на торжество Чарли, который ему еще больше понравился в этот день.
Между тем Василь уже вкатывал на весы «Серебряную свирель». Компания Мэрфи повернулась и во все глаза следила за результатом взвешивания.
– Первая категория, – снова громко объявил весовщик. – Сто два фунта.
После того как все машины были разбиты по категориям, гонщики направились к судейскому столу на жеребьевку.
Внизу, под судейской вышкой, на столе стояли две урны. Каждый из гонщиков опускал руку в урну и вытаскивал билетик, который ему тут же обменивали на большой, вырезанный из бумаги номер. Этот номер нужно было наклеить на машину.
В этом заключалась первая часть жеребьевки. И здесь были свои радости и огорчения: каждый хотел вытащить «счастливый» номер.
– Робинсон, какой номер был у вас в прошлом году? – допытывалась у Чарли кучка младших мальчиков – владельцев малолитражек.
– Я вытащил тогда седьмой, – сказал Чарли улыбаясь. – Как видите, мне с ним повезло.
– Ох, как бы я хотел тоже вытащить седьмой! – вздохнул совсем маленький мальчик в полосатом картузике.
– Чарли, помни: самый счастливый номер – тринадцатый, – шептала в самое ухо друга Нэнси, неизвестно как пробравшаяся к судейскому столу. Она тихо обратилась к Василю: – Ты отдал Чарли мой талисман – лиловую собачку?
Василь немного смутился.
– Нет еще, – пробормотал он и с явной неохотой полез в карман. – Вот она, твоя собачка. Отдай ему сама.
Чарли почувствовал в руке небольшой твердый предмет. Он мельком взглянул: это была стеклянная лиловая собака с бриллиантовыми глазами, смотрящими серьезно и доброжелательно.