— Командир? — почему-то с сомнением спросил мальчишка. — Фамилия твоя как?
— Усманов. А твоя? Кто вы такие и откуда?
— Я — Чапай. — Парнишка подтянулся. — Командир отряда, которому вы пришли на помощь.
— Ну, здравствуй, «Чапай». — Усманов с трудом сдержал улыбку: уж очень по-детски и в то же время не по-детски серьезно выглядела вся эта неожиданная сцена. — Сколько же тебе лет, «Чапай»?
— Пятнадцать. А это, — он показал на стоявшего за ним мальчишку, — Фурман. Ему четырнадцать…
Конечно, кто же еще может быть рядом с легендарным Чапаем, как не Фурманов, которого мальчишка называл на свой лад — Фурманом!
— Что вы делаете тут в лесах, ребята?
— Сами видите, воюем. И потом, мы не ребята, а бойцы. Партизаны…
— Ну вот что, товарищи бойцы, — обратился к мальчикам Усманов. — Сейчас давайте мыться, обедать и отдыхать. Обед у нас простой — суп с грибами да сухари. Хватит всем. А с наступлением темноты — в путь. Тут у нас только дневка. Немцы могут накрыть… Товарищ Коваленский, займитесь бойцами. — Усманов посмотрел на Чапая и Фурмана. — А вас прошу остаться и подробно рассказать о себе и своем отряде.
— Ладно, — согласился Чапай. — Только у меня есть просьба.
— Ну, коль есть — выкладывай.
Чапай немного замялся, посмотрел на Фурмана и, видимо, прочел на его лице согласие, потому что тут же выпалил:
— Разрешите нашему отряду влиться в ваш, товарищ командир…
— Э-э, нет, ты еще не успел ничего рассказать о себе, а уже ставишь передо мной такие вопросы, которые не решаются с бухты-барахты. Давай говори сперва все-таки ты, а потом уж и я возьму слово. Так-то будет лучше.
И вот что поведал Чапай командиру партизанского отряда.
2
Дни стояли солнечные, жаркие. Над землей висело бездонное голубое небо, не украшенное ни единым облачком. Да и ветер куда-то запропастился, словно его никогда и не было.
Мальчишки работали рядом со взрослыми, стараясь ни в чем не отставать от них. Работали, обливаясь потом, до изнеможения, с рассвета и до позднего вечера. Тут и ели, тут и ночевали, прямо в поле или под кустом, чтобы утром снова взять в руки лопаты, ломы, кирки, носилки.
Подростки эти были учащимися одного из ленинградских ремесленных училищ — «ремесленниками», как их все называли. Летом сорок первого года, когда война уже охватила огромный фронт от Баренцева до Черного моря и стремительно приближалась к Ленинграду, их послали «на окопы» — строить оборонительные сооружения на дальних подступах к городу. Послали самых старших — тех, кому стукнуло пятнадцать или четырнадцать лет. И вот они вместе со многими тысячами ленинградцев уже несколько дней подряд, не разгибая спин, все роют и роют противотанковые рвы и траншеи.
Время от времени над работающими проносятся фашистские самолеты, свинцом поливая людей, распластавшихся на дне отрытых ими рвов и окопов или прямо на земле.
И вдруг — ошеломляющая весть:
— Окружены!
Люди устремились полями и лесами туда, где они еще могли, по их расчетам, прорваться сквозь вражеское кольцо, выйти к своим, а затем вернуться в родной город.
Мальчишки-ремесленники собрались на совещание. Роль председателя взял на себя Миша Зеленков.
— Ребята, по-моему, лучше бежать не к Ленинграду, а в лес, — сказал он. — Ведь все равно кругом гитлеровцы. Надо бить этих гадов, бороться с ними. Давайте организуем свой партизанский отряд. Как вы думаете?
— Правильно! — тут же поддержали его с энтузиазмом почти все мальчишки.
— Отряд — это, конечно, здорово. Да только чем воевать-то будем? — возразил рыжеволосый Пашка.
Зеленков почесал за ухом, досадливо сморщил лоб:
— Ясное дело — не кулаками. Оружие придется у фашиста брать.
— Красть?
— Тьфу! Есть же такие бараньи головы, как у тебя, Пашка. Брать — это значит фашиста — на тот свет, а винтовку его — себе. Понял?
— Сам ты баранья голова, — обиделся Пашка. Он был самый маленький и щупленький, и на вид ему можно было дать не больше двенадцати лет. — Чем же ты его на тот свет-то отправишь? Палкой, что ли?
— А хотя бы и палкой. Или вот ломом. — Миша приподнял лом над головой. — Видал? Главное — прихлопнуть первого фашиста. А второго-то уж легче будет. Ведь у первого мы все оружие, какое при нем будет, заберем. Так вот постепенно и вооружимся. Понял теперь?
— Лихо у тебя получается.
— А что есть будем? — поинтересовался широкоплечий и широкоскулый Федя Татарин. Его прозвали так за восточный тип лица и легкое косоглазие, которое было у него, видимо, от рождения.