— Вперед, за Родину! — крикнул он из последних сил и, пробежав несколько метров, упал, изрешеченный пулями.
Но солдаты уже поднялись в атаку. Деревня была взята.
После боя бойцы вынесли своего командира с поля боя. Его похоронили на братском кладбище. Над могилой поставили самодельный обелиск. Кто-то предложил написать на нем слова из его любимой легенды. Из планшета бережно достали томик горьковских рассказов, снова перечитали легенду о Данко и начертали на обелиске:
«Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, — кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом упал и — умер».
Володя заплакал, когда загремел оружейный залп в честь любимого командира, и только повторял про себя: «А потом упал и — умер». Эти слова врезались в память на всю жизнь.
Крест обер-лейтенанта
На фронте Володя вступил в комсомол, как только ему исполнилось четырнадцать лет. С гордостью прикрепил комсомольский значок на солдатскую гимнастерку. Справа у него был гвардейский. Гибель лейтенанта Гайлиша вызвала еще бо́льшую ненависть к врагу. Володя рвался в бой, хотя чувствовал, что командиры стараются оберегать его и держат подальше от передовой.
Война шла к концу. Был уже январь 1945 года, и красноармеец Бобрищев-Пушкин переживал, что он так и не успеет совершить свой подвиг, о котором мечтал еще в блокадном Ленинграде, лежа без сна в темной, промерзшей комнате. Неужели ему не удастся сквитаться с фашистами за гибель бабушки, за свой Ленинград, за лейтенанта Гайлиша?
И этот день пришел. День, в который юный воин совершил настоящий подвиг.
Это было так. Гитлеровцы укрылись в старой бане, превращенной в огневую точку, мешавшую продвижению нашей пехоты. Володя подполз к дверям, выдернул кольцо из гранаты, рванул дверь и швырнул гранату внутрь. Когда дым от взрыва рассеялся, Володя увидел возле умолкшего пулемета трупы трех гитлеровцев. Один из них был в черном мундире с витыми погонами обер-лейтенанта СС. На груди у него поблескивал фашистский крест. Володя снял его с убитого. Это была офицерская награда — бронзовый крест с мечами II степени.
По документам выяснилось, что убитый — эсэсовец Роберт Экер, родом из Нюрнберга, член нацистской партии с 1933 года. Служил в охране лагеря Майданек. Крест получил «за Россию» весной 1942 года лично от Адольфа Гитлера.
Матерого фашистского палача уничтожил ленинградский школьник, ставший бойцом.
За этот подвиг красноармеец Бобрищев-Пушкин был представлен к награде — ордену Отечественной войны II степени.
Командир отправил Володю в штаб с пакетом. Володя не знал, что в пакете лежит докладная о его подвиге и представление к награде.
У штаба он встретил мальчишку, своего ровесника. Тот, несмотря на мороз, был в лихо распахнутой шинели. Оказывается, расстегнулся он неспроста. На груди у мальчишки поблескивала новенькая боевая медаль. Он с вызовом двинулся к Володе:
— Стой! Куда идешь?
— А ты кто такой? У меня срочный пакет.
— Я вестовой командира. Ну-ка предъяви документы.
Володя оттолкнул нахального парня, хотя в душе, конечно, позавидовал его медали.
Встреча грозила закончиться дракой, но тут, к счастью, на крыльцо вышел офицер. Он сразу оценил обстановку и, подтолкнув мальчишек друг к другу, потребовал примирения. Приказ есть приказ. Недавние «противники», насупившись, пожали друг другу руки, как боксеры на ринге.
Потом Володя мечтал встретить этого парня, чтобы пройтись перед ним с орденом на груди.
Стало известно, что вручать ордена будут в Москве. В числе награжденных в столицу направляли и гвардии красноармейца Владимира Бобрищева-Пушкина.
Для такого случая решено было заново обмундировать его. Срочно сшили в интендантстве новенькую форму. Полковой сапожник, как в сказке, за одну ночь стачал отличные хромовые сапоги. В таких не стыдно и по Кремлю ходить.
И вот, наконец, Москва. Софийская набережная, наградной отдел. Усатый майор при входе потребовал пропуск с фотографией для прохода в Кремль. У Володи фотографии не было.
— Тогда не положено пропускать, — сурово отрезал майор.
И тут геройский красноармеец заревел, как самый обычный школяр.
Майор не ожидал такого оборота:
— Ну, будет, будет сырость тут разводить. Москва слезам не верит. Давай твои бумаги. Идем к нашему фотографу, срочно сделаем все, как полагается.