Командиры советуются: что делать? Отходить? Нет! Нужно принять бой. Правда, на такую встречу мы не рассчитывали. Нас всего лишь пятьдесят человек и только три пулемета.
Фашисты не чувствуют опасности. Слышны веселые разговоры.
По нашей цепи подается команда: «Пропустить голову колонны, ударить в самую плотную часть ее!»
Подползаю к разведчикам в центр засады. Справа от меня Юта. По сигналу Евдокимова огонь открывают пулеметчики. К ним сразу же присоединяются все партизаны. Бьют врага с дистанции 20–30 метров. Гитлеровцы заметались, бросились назад.
Юта стреляла из карабина вместе со всеми, не торопясь, тщательно целясь перед каждым выстрелом.
Когда гитлеровцы пришли в себя и стали окружать партизан, развернули пушки и ударили картечью, — была подана команда отходить.
В этой операции было убито 170 гитлеровцев. Мы потеряли трех пулеметчиков.
Юта принимала участие и в других диверсиях отряда.
В конце декабря, когда мы уходили с группой на «железку» (железную дорогу), Юта была в нашей группе связной.
После участия в засаде на «большаке» и боя за деревню Любочажье Юту приняли в комсомол. Она была живой, общительной, веселой девочкой. Очень любила петь. Вначале это были отрывки из оперетт Легара и Оффенбаха, потом Ютин репертуар пополнился песнями, которые доходили к нам с Большой земли. Мы пели «Землянку», «Темную ночь», «Вечер на рейде» и многие другие песни.
Любила она и стихи. Заберется на лежанку, прижмется ко мне, поводит губами или своим вздернутым носиком по щеке и просит что-нибудь прочесть.
Чаще всего она просила читать стихотворение о Коле Тиховарове (оно кончалось словами: «Вот как умер Коля Тиховаров — маленький бесстрашный партизан»).
Страстью Юты были лошади. Верхом она ездила великолепно. Лошади отрядной разведки имели в ее лице отличную, заботливую хозяйку. Она их чистила, кормила, поила. Следила, не разбита ли холка, в порядке ли ноги, не надо ли подковать. Умела седлать и запрягать. В разведку Юта ездила не одна, а с двумя-тремя партизанами. Приходилось иной раз делать по 20–30 километров в день. Такие поездки она переносила довольно легко.
В январе 1944 года произошла наконец долгожданная встреча с Советской Армией, освободившей Ленинград. Наш отряд в составе 1-й Эстонской партизанской бригады направился в Эстонию. Юта пошла с нами. Несмотря на уговоры, она отказалась вернуться в Ленинград.
Юту взяли в политотдел 1-й Эстонской партизанской бригады. Она состояла в основном из эстонцев, которые вместе с нами шли бороться за освобождение своей республики.
В ночь на 26 февраля 1944 года 1-я Эстонская партизанская бригада, прорвав береговую оборону гитлеровцев на Чудском озере, вступила на оккупированную территорию Эстонии. Гитлеровцы решили, что у них в тылу действует воинская часть, и бросили против нас регулярные соединения с танкетками.
На рассвете 29 февраля на хуторе Ростойя Юта погибла. Рота, политруком которой я была, вела в это время бой в другом месте.
О гибели Юты мне сообщил комиссар бригады Федор Антипович Цветков.
В то утро мы только что соединились с бригадой. Я стояла, прислонившись к дереву, совсем без сил и пыталась собраться с мыслями. Надо было доложить командиру об итогах боя. В этот момент и подошел ко мне комиссар бригады. Он остановился, помолчал и вместо обычного приветствия сказал:
— Юта погибла. Сегодня. На рассвете.
До меня как-то не сразу дошел страшный смысл его слов. Автоматически спросила:
— Вынесли?
— Нет. Не смогли. Пришлось отойти. Оставили всех.
Летом 1965 года мы с мужем побывали в Эстонии. Встретились с товарищами по партизанской борьбе. Посетили места боев, были на хуторе Ростойя. Беседовали с очевидцами боя.
Точное место гибели Юты не найдено. Могила ее символическая. По инициативе эстонских пионеров здесь установили обелиск.
А. Калинина,
бывший политрук 4-го отряда 6-й Ленинградской партизанской бригады.
Сын
Когда фронт близко подошел к Рождествено, меня вызвал в райком партии наш будущий партизанский комиссар Дмитрий Андрианович Баклагин.
— Ну что, — говорит, — Леонид Иванович, уходим мы с тобой в партизаны?
— Я давно готов, — отвечаю, — только вот как с сыном быть, не знаю. Заладил: «Я с тобой, я с тобой». А парню пятнадцать лет всего. Уж объяснял я ему, что в партизанах воевать — не ребячье дело. Велел в эвакуацию с матерью и сестрой ехать, в Башкирию, а он ни в какую.