Решили ждать до утра, пароход стал под высоким, лесистым выступом берега. Спать ложились одетыми. Когда все немного успокоились, я вспомнила о дежурных у вещей. «Что с ними? Убежали, наверное, от страха, спрятались». Бегу вниз. Первоклассники Сережа и Володя стоят навытяжку. Руки по швам. Не покинули свой пост.
— Страшно было, признавайтесь?
— Нисколечко, — браво отвечают они.
По глазам вижу — страшно, очень страшно.
Валенок
В день встречи в Доме журналистов рядом со мной сидела высокая молодая женщина. Когда-то я ее называла Марианной, а сейчас сидела и размышляла, что, пожалуй, неудобно уже так называть мать шестилетней девочки.
Марианна заметила мой взгляд, зарумянилась, как когда-то в детстве, и вдруг, нагнувшись ко мне, зашептала:
— А ведь валенок не я спрятала.
— Какой валенок? — не поняла я.
Марианна сидела румяная, возбужденная, в глазах была тревога: «Вдруг и сейчас не поверят?»
Тут я вспомнила историю, в свое время взбудоражившую весь интернат.
Марианна тогда слыла ленивой и неуклюжей девочкой. Подруги постоянно нападали на нее: не так застелила постель (деревянный топчан с мешком, набитым сеном), не так подмела, не так причесалась. Она терпеливо сносила упреки. Даже после того как в самодеятельных спектаклях неожиданно для всех у Марианны проявились недюжинные артистические способности, отношение к ней не изменилось. Пока смотрели — восхищались, а после спектакля все начиналось снова…
Было это в первый год эвакуации. Жили ребята в здании сельской школы — огромном, деревянном, неуютном (школу перевели в маленькие две избы). Классные помещения, где устроили спальни, были холодными. Обогревались «буржуйкой» — железной печуркой, от которой тянулись через всю комнату закопченные трубы. Вечерами у «буржуйки» толпились ребята, пекли картошку, нарезанную ломтиками. Картошка прилипала к железу, ее отдирали ножом, но след оставался… Вся «буржуйка» была в белых кружочках.
Только некоторые девочки не принимали участия в этой трапезе, сидели за столом при свете коптилки (фитилек из ваты, опущенный в керосин), занимались. Они вызывали у одних зависть и восхищение, у других — озлобление: «Паиньки несчастные!»
Тихая, незаметная Инна ходила в школу в любую погоду: и в мороз, и в метель. Правда, у нее одной были валенки — рваные, залатанные, но все-таки валенки. У других же была самая разная обувь — туфли, ботинки и даже просто галоши, которые надевались на толстые шерстяные носки, выменянные в деревне на кусок мыла. В холодные дни плохая обувь стала причиной пропуска занятий.
Когда Инну ставили в пример, девочки язвили:
— В валенках каждый бы пошел.
Инна смущалась, предлагала меняться обувью, но никто, конечно, не принимал ее предложения.
Однажды в метельный день, когда страшно было открыть дверь на улицу, все решили остаться дома. Только Инна, как всегда, встала и начала собирать книги.
Вымылась, поела, хотела надеть валенки, но под топчаном оказался только один. Второй куда-то исчез, словно сквозь землю провалился. Марианна неосторожно хихикнула:
— Придется и тебе остаться дома.
Инна беспомощно оглядела подруг, потом, что-то вспомнив, побежала в кладовку и принесла оттуда свои летние тапки. Накрутила на одну ногу полотенце, засунула ее в тапок, надела на другую валенок, взяла портфель и молча вышла.
Долго смотрели подружки в окно, пока темная фигурка, то и дело подпрыгивая на одной ноге, не исчезла совсем. Лора, самая старшая, красивая и властная девочка, не выдержала:
— Вообще-то это свинство… Кто спрятал валенок? Пусть немедленно признается.
И все почему-то посмотрели на Марианну. Потому ли, что она сразу хихикнула, или просто по привычке валить на нее все неприятное.
— Что вы, что вы, — испугалась Марианна.
Глаза у нее были такие правдивые, что подруги заколебались, но, так как никто не признавался, Лора безапеляционно заявила:
— Конечно, это сделала наша великая актриса. Она что хочет на лице изобразит.
На другое утро пропавший валенок оказался снова под топчаном, и все окончательно уверовали, что это сделала Марианна. Две недели с ней никто не разговаривал… Правда, после этой истории в школу ходили все без исключения в любую погоду.
Все это я вспомнила в тот вечер, сидя рядом со взрослой, так странно взволнованной Марианной, и засмеялась:
— Стоит ли переживать из-за истории пятнадцатилетней давности?