В военном июле Галя уехала на окопные работы. Затем вступила в комсомольский противопожарный полк. За короткий срок прошла путь от рядового до политрука. Жила на казарменном положении за Невской заставой, у фабрики «Рабочий». От дома очень далеко. Да и ходить домой было ни к чему: бабушка эвакуировалась, а отец с матерью — оба инженеры-строители — воевали в саперном батальоне. К слову сказать, папа служил под маминым начальством.
Ко Дню Советской Армии Галя надумала выпустить нарядный боевой листок. Без красок не обойтись. А где их найдешь — в магазине?
Один такой магазин на Петроградской работал. Но Галя о нем не знала, а если б и знала, то путь к нему вышел бы еще длиннее. Она отправилась за красками домой.
В тот день, в буквальном смысле слова, она и вывезла братьев Курочкиных к жизни. Сперва усадила на санки младшего и отправилась с ним в детприемник. Потом через весь город повезла к своей казарме Костю. По возрасту он к службе в полку не подходил. Да и какой из него в это время мог получиться пожарник. Но авторитет политрука решил исход дела: Костю поставили на котловое довольствие. Личный состав роты увеличился на одну единицу. Правда, боевой она еще не являлась. Заполняя рапорт, дежурный по части относил вновь прибывшего бойца к разряду больных.
…Листок, посвященный 23-му февраля, вышел одноцветным. Слишком много хлопот навалилось в тот день на Галю, а ночью рота поднялась по тревоге тушить очередной пожар.
Но к числу побед, одержанных Советской Армией, прибавилась и эта — маленькая Галина победа.
Так получилось, что рассказать о последних годах моего довоенного друга я не могу…
Больше всего на свете, кроме, разумеется, фашизма, он ненавидел свое имя — Аполлон. Оно входило в кричащее противоречие с его сутулостью и подслеповатостью. Мечтать о фронте не приходилось.
Аполлон исчез как-то незаметно в середине лета 1941 года. Решили: эвакуировался. Я затаил обиду: друг называется, даже проститься не пришел.
Оказывается, он первым среди нас взялся за настоящую работу. Я уже упоминал, что заводов рядом с нашим домом не было. Аполлон ушел на Малую Охту, видимо на Петрозаводскую верфь, остался на казарменном.
В какой год блокады и при каких обстоятельствах он погиб — неизвестно.
Часто говорят: если боец из такой-то гвардейской части, этим сказано все. Пусть простится мне высокое сравнение: нетрудно представить, как боролся и погиб мой друг, — он с нашего двора.
Каждая географическая карта имеет масштаб: 1:1 000, например, или 1:200 000. Словом, карты непременно уменьшают объект рассмотрения.
Считается, что и мы, взрослея, видим объекты своего детства уменьшенными, хотя и не так сильно.
После долгой разлуки двор, по которому ты бегал, кажется неправдоподобно маленьким. Почему-то у меня такого впечатления не возникло. Может быть, потому, что наш двор рос вместе с нами: в войну исчезли сараи (сгорели в буржуйках), после войны исчезли поленницы дров (дом перевели на паровое отопление), а стены окрасили в радостный солнечный цвет, и они словно бы расступились.
А может быть, потому, что у нас было особенное детство! Нам рано пришлось взглянуть на мир взрослыми глазами, ничего не преувеличивая и ничего не преуменьшая.
Хорошо это или плохо — я не берусь судить. У каждого поколения свои черты, свои особенности.
Тополиный пух из школьного сада не изменил своим привычкам. Он норовит залететь в наши ворота и покружиться в нашем дворе.
Ребята нашего двора, сколько вас осталось на белом свете?!
В начале войны мы говорили: «Нас почти взвод». Теперь мне приходится с грустью сказать: взвод этот, как самая настоящая ударная часть, вышел из боя с огромными потерями.
Героев среди нас не было. Но если взглянуть через время, какие-то черточки героической страды отразились и в наших лицах.
Мне могут сказать: «А чем ваш двор лучше соседнего?» Да ничем. Просто он мой.
— ★ —
В сентябре 1941 года враг захватил город Пушкин.
Неслыханные зверства творили там фашисты.
7 июля 1943 года «Пионерская правда» опубликовала письмо комсомолки, учительницы биологии Л. Г. Хмыровой, которой удалось вырваться из гитлеровского ада.
Вот это письмо.
Дорогая редакция!
Второй год я не могу найти своего любимого брата. Возможно, он жив, но тоже не знает, где я, так как я была в ярме у немцев. Теперь, когда мне удалось вырваться из немецкого ада, я пишу вам и прошу напечатать мое письмо — пусть мой брат Слава прочтет письмо и узнает, что натворили немцы в нашем Пушкине.