В вечерние часы семья Тихомировых отдыхала у горящей печурки, наслаждаясь ее теплом и светом, читали вслух роман Д. Лондона «Морской волк». Книги были постоянными спутниками Миши. Только во второй половине декабря он прочитал «Большие надежды» Диккенса и «Властелина мира» Беляева. Радостным событием для мальчика были встреча Нового, сорок второго года, праздник новогодней елки в Большом драматическом театре, состоявшийся 7 января, спектакль «Дворянское гнездо». Правда, в зале царствовал не праздничный Дед-Мороз, а настоящий мороз. Артистам приходилось играть в пальто, валенках и шубах. В дневнике Миши много записей о трудовых делах. С одноклассниками мальчик расчищает двор от снега, с родителями — пилит и носит дрова, оставаясь один — мастерит микроскоп.
Бодростью и гордостью за Родину пронизаны записи, в которых говорится о победах на фронте, о стойкости и мужестве осажденных.
В середине декабря источником радости для Миши явились сообщения об освобождении Тихвина и о провале второго вражеского наступления на Москву. Вот дневниковая запись, датированная 13 декабря:
«Газет еще нет, но сводка, кажется, хорошая. Второе наступление немцев на Москву провалилось с огромными для них потерями. Гитлер бесится, юлит, старается придумать хоть какое-нибудь объяснение провала „молниеносной войны“».
Миша Тихомиров, как и многие его сверстники, не дожил до снятия блокады. Он погиб во время обстрела в начале сорок второго года.
VI
Борьба с врагом требовала от каждого ленинградца предельного напряжения воли и сил. Свою лепту внес в это священное дело и коллектив школы № 367.
Разрушены верхние этажи здания, перестали действовать отопительная система, водопровод и канализация. Воду приходится носить из Обводного канала. В классах, в бомбоубежище — холод, электричества не было. В обледеневших бомбоубежищах стало совершенно невозможно заниматься. В роно сказали: закрыть школу.
— Закрыть!? Как это закрыть? — запротестовали учителя. Посоветовались с ребятами и вместе решили — продолжать занятия, держаться до победы. Из подземелья поднялись в промерзшие классы. Окна заколотили фанерой, оставив в них только по одному застекленному отверстию. С завода-шефа 20 декабря привезли цилиндрические чугунные печурки — «буржуйки». Каждая такая печка-времянка надолго стала центром, вокруг которого располагались ученики.
«Места здесь, — писала тогда в сочинении Люба Трещенкова, — заранее не распределялись, и если вы хотели получить место поближе к печке или под печной трубой, нужно было приходить в школу пораньше. Место перед печной дверкой оставлялось для учителя. Вы усаживались, и вдруг вас охватывало ощущение необычайного блаженства: тепло проникало сквозь кожу и доходило до самых костей; вы начинали чувствовать слабость и вялость; ни о чем не хотелось думать, только дремать и вбирать в себя тепло. Встать и идти к доске было мукой… У доски было так холодно и темно, и рука ваша, стесненная тяжелой перчаткой, немела и коченела, отказываясь подчиняться. Мел то и дело выскальзывал из пальцев, строки на доске кривились…
Запасов топлива обычно хватало на два-три урока. Потом печурка остывала, в классе становилось особенно холодно. И тут Вася Пугин, плутовски улыбаясь, шел к Анне Ивановне Латкиной, хранительнице запасов топлива, и через несколько минут треск горящих дров снова звучал в комнате. После звонка из класса никто не выходил. Каждый из ребят старался как-нибудь еще погреться. Использовались различные грелки: черепаший панцирь заполняли углями; прятали лица в воротники, платки; руки — в рукава и варежки. Но вот перемена окончена.
В класс входит Антонина Ивановна Ремизова и совершенно серьезно, без признаков снисхождения к коченеющим воспитанникам, начинает их журить за малодушие, за неумение сидеть за партой. В смущении ребята открывали лица, снимали перчатки, расправляли спины. Внешним видом, шуткой учителя воодушевляли ребят, вселяли в них бодрость».
В блокаду учитель был для ребят отцом и матерью. Отцы были на фронте, матери — на казарменном положении. Для большинства ребят учитель становится самым, порой, единственно близким человеком. Ради встречи друг с другом учителю и ученику нередко приходилось преодолеть 5–6 километров тяжелого пути по заснеженной улице.
У Бори Челина умерла мама, накануне его не было в классе — надо проведать, не заболел ли. Как бы не проспал Женя Иванов, — вот уже несколько дней он один в квартире. Мама Жени — шофер, работает на Дороге жизни. Людмила Николаевна Леончукова обходит квартиры, поднимается на четвертый и пятый этажи. Ждет, пока оденутся Женя, Боря… В классе Людмила Николаевна замечает, что число учащихся увеличилось на одного. Рядом с Ниной Комлевой сидит ее шестилетняя сестренка Миля, в пальто и капоре. На худеньком личике выделяются встревоженные глаза и покрасневший от холода нос. После смерти бабушки девочка осталась на попечении Нины. Она и привела сестренку с собой. Учительница кладет перед новой «ученицей» бумагу и два карандаша. Урок продолжается.