— Что верно, то верно, — подтвердил Эллерий.
— Мы — мирные люди, но наш бронепоезд… — с готовностью взвыл О’Макарий, — стоит…
— Погоди! — оборвал его отец. — Еще напоешься! Дело надо делать.
— Пафос никогда не может навредить, — обиженно ответил О’Макарий. — Что-то ты, смотрю…
— Еще раз донесешь — убью! — пообещал отец. — Эх, — с неожиданной мечтательностью в голосе продолжил он, — соседа бы, Яршаю, потрясти, да хорошенько!.. Заслужил, негодник! Всю его аппаратуру раскурочить да по блокам просмотреть… Наверняка там много интересного! А самого взять за грудки — и мордой-то… об стол… Эх, нет доверия к нему!
— Силою, Прокоп, никто нам не позволит, — рассудительно заметил Сидор-шах.
— Зачем же силой? Мы не в диком обществе живем. Пока… Есть методы и поприличней. Да и силу можно обозначить как увещевание в особой ситуации… Нам хоть одно бы доказательство — пустячное совсем, один прокол — и дело будет сделано… Я ж понимаю: толькоподозрений — мало.
— Ну, а если провокацию устроить? — радостно, как будто что уже надумал, предложил вдруг Чжан Микита.
— Да кому она нужна, если Яршая не при чем?! — ответил Клярус. — Полагаю, когда рейд начнется, сразу прояснится многое. И главная задача — ничего не упустить из виду. Лучше не форсировать события. Так верней. А в экстремальной обстановке каждый будет как облупленный.
— Ну, хорошо, — подвел итог отец, — тянуть и впрямь, я думаю, нельзя. Сегодня же по кодовой связи оповестим все подразделения. Пошлем запрос в Совет Координаторов. Срочный запрос. Вряд ли там будут тянуть с ответом.
— Полагаешь, из Совета возражений не последует? — осведомился Эллерий.
— Против локального рейда? Никогда. Координаторам самим все эти биксы надоели. Одна головная боль от них… Но — гуманность!..
— Гуманность — понятие чисто человеческое, — тихо сказал Клярус, — и предназначена только для людей. Потому что может быть понята только ими. По достоинству оценена, усвоена. И в надлежащий миг использована в полной мере. Право на гуманность — это наше, изначальное, святое. Отсюда и наш рейд — с объективной, человеческой, точки зрения — гуманнейшее предприятие… Я не шучу.
— Никто не шутит, — ласково откликнулся отец, но в его голосе мне вдруг почудилась изрядная угроза. — Стало быть, решено. Сегодня и завтра — на подготовку. А послезавтра, утром, выступаем. Как вожак людей из спецотдела округа все руководство рейдом беру на себя. Эх, банан, басурман, барабан! — счастливо крякнул он. — Как я хотел, как ждал!.. Конечно, было рано, люди не созрели. Но теперь!.. — он оглушительно хлопнул себя по ляжкам и захохотал.
И вся веранда вместе с ним зашлась от хохота. Со стороны — собрались люди, отдыхают, веселятся. А мне было страшно. Я внезапно понял: вот сейчас, вот здесь — сломалось что-то, трещина прошла, разъединившая все то, что было до сих пор, и то, чему отныне быть, возможно, навсегда. Поскольку в новых, предстоящих днях спокойной и размеренной, хорошей жизни ждать уже не приходилось. Маленький, локальный рейд? Ой ли!.. Ведь всегда в таком вот, малом, самое-то жуткое начало и берет. Потом не остановишь… В старых книжках много говорилось именно об этом. Оттого и не давали их читать кому угодно. Мне — как сыну вожака — давали, а вот Рамбику, к примеру, — уже нет… И я не столько сознавал, сколько с тоскою чувствовал: идет беда — для всех, сначала для округи нашей, а потом — для всех. Хотим мы или нет. Да, собственно, теперь-то и желанья не играли роли. За нас все решили. Нам же оставалось — выполнять. И славить предводителей. Мне было страшно, повторяю. И вместе стем какой-то незнакомый мне задор, азарт проснулись вдруг в душе. Я словно стал на десять лет взрослей. Я рисковал. Я шел бороться, чтобы победить. Конечно, победить! Иначе для чего все было затевать?! Еще я неожиданно подумал: интересно, в школу послезавтра я пойду или занятия отменят? Надо с кем-то поделиться новостью, немедленно, и обсудить все, загадать и тоже как-то подготовиться. Не с Минкой же сидеть и языком чесать — ей, по большому счету, наплевать, ей лишь бы нравиться, да целоваться, да обжиматься где-нибудь в кустах или, как здесь, на крыше. Мы вместе слышали, и что она начнет трепать теперь — нетрудно было догадаться. Мне же надо обсудить по существу.Харрах, подумал я, вот с ним-то можно говорить всерьез. Сейчас приду к ним, выманю его из дому и — все расскажу. И вместе обмозгуем, как быть дальше. Ведь нельзя же оставаться в стороне, когда другие, весь народ — пускай в округе, пусть покав округе! — начинает наконец-то настоящую борьбу. И странно: я хотел держать совет с Харрахом, а вот то, что бедному добрейшему Яршае угрожает очевидная опасность, может, скорая расправа, — как-то напрочь упустил из виду, если честно, позабыл, да, не придал ни капельки значения. Его заботы — их ему и разрешать. А мной владел азарт совсем другого рода. Не сострадания, а — соучастия.Что я, мальчишка, понимал?! Ведь получилось как-то очень быстро, неожиданно, непредсказуемо — пожалуй, даже так. И было все же в этой неожиданности нечто, поневоле наводившее на мысль, что существовал на самом деле ранний, хорошо продуманный в деталях план, коварный и известный лишь немногим… Кем продуманный, когда, зачем? Об этом оставалось только до поры до времени гадать…