Мальчик, зевнув, потянулся и открыл глаза.
— Ну, брат, вставай, закусим чего-нибудь, — проговорил старик. — А потом ступай себе подобру-поздорову. Как звать-то тебя?
— Мадхуа, — ответил мальчуган, весело улыбнувшись. — Что ж, — добавил он, — так и прогонишь, даже умыться не дашь? А куда мне идти?
«Куда, куда»? Да скажу прямо, чтоб проваливал ко всем чертям! — подумал старик и рассердился на самого себя. — Но ведь он и так до сих пор по-настоящему не жил… Что же делать?» Занятый этими мыслями, старик направился к двери и вдруг строго сказал:
— Смотри, негодник, сиди здесь и никуда не ходи, пока я не вернусь.
Выйдя из лачуги, он поплелся на берег Го́мти, горько усмехаясь: сколько ни думай, а ничего в голову не приходит. Совершив омовение, он уселся на солнышке, молча глядя на раскинувшуюся перед ним реку. Пригревшись, он уже готов был забыть обо всех тревогах, как вдруг кто-то окликнул его:
— Эй, братец, разве так поступают добрые люди? Целыми месяцами где-то пропадаешь! А я уж отчаялся найти тебя.
Вздрогнув, старик оглянулся. Где же он видел этого человека?
— Тебе говорю, — снова заговорил незнакомец. — Слышишь? Забери ты от меня свой точильный станок, а не то нынче же выброшу его на улицу. Плачу́ за свою несчастную каморку две рупии, а из-за твоего барахла и повернуться негде.
— А, это ты, Рам! Сразу-то я и не узнал тебя — совсем память отшибло. Да ты не беспокойся, сегодня же заберу все, — сказал старик.
«Вот и хорошо, — подумал он: — продам станок — недельку будет что есть».
Когда Рам искупался, они направились к его хижине, стоявшей неподалеку.
— Забирай! Наконец-то я от него избавился! — сказал Рам, отдавая станок старику.
Да, давно уж не приходилось старому точильщику таскать свой станок. Добравшись до лачуги, он увидел, что мальчик по-прежнему сидит в уголке.
— Ну как, поел что-нибудь? — спросил старик, тяжело дыша и утирая пот.
— А как же, поел и тебе еще кое-что оставил, — улыбаясь, ответил мальчик, и старику показалось, что от улыбки в лачуге стало светлее.
«Видно, от судьбы не уйдешь, — подумал он, молча принимаясь за еду. — Буду опять ходить по дворам, точить ножи-ножницы. Конечно, если бы не мальчишка, я прокормился бы и своими россказнями. А теперь уж не придешь домой с пустыми руками».
— Ну как, Мадхуа, куда пойдешь? — спросил старик, напившись воды. — Смотри-ка! Ты что думаешь, у меня здесь клад зарыт? Я буду доставать из него денежки и покупать тебе сласти, да?
— Значит, работать надо.
— Ишь какой! А будешь работать?
— Только скажи…
— Хорошо, с завтрашнего дня будешь ходить со мной, для тебя я и принес эту штуку. Нынче же научу тебя точильному делу. Только жить, может, придется где попало. Сможешь ночевать под деревом?
— Лучше жить где угодно, только не возвращаться к помещику.
Старик пристально посмотрел на мальчика. В глазах Мадхуа он увидел твердую решимость.
«И откуда такая напасть на мою голову! — подумал старик. — Придется теперь, видно, отказаться от винца». Он собрал все свои пожитки в большой узел.
— Что понесешь? — спросил старик.
— Что прикажете…
— А что, если твой отец накроет нас?
— Никто нас не накроет. Пойдем, отец мой давно умер.
Старик удивленно посмотрел на Мадхуа и поставил на плечо станок. Мальчуган проворно взвалил на себя узел. Через минуту они уже дружно шагали по темной улице.
Вишвамбхарнатх Шарма Каушик
СЕРДЦЕ СТАРОГО СОЛДАТА
1
— Господин, — смиренно проговорил старый Мано́хар Синх, — сейчас у меня нет денег. Разве я стал бы спорить, если бы они у меня были?.. Ведь долг, пока его не уплатишь, как камень висит на шее. Да вам-то бояться нечего: у вас заложено мое дерево. Если его продать, рупий двадцать пять — тридцать всегда можно выручить. Другого такого дерева ни у кого в деревне нет.
Но тхаку́р[21] Шивапа́л Синх был непреклонен:
— Если к долгу прибавить еще и проценты за полтора года, то как раз набирается двадцать пять рупий. Не заплатишь — прикажу срубить твое дерево.