Но здесь трудность другого рода. Когда отец или бабушка Нило кормят своих детей из медной чашки, им приходится специально доставать фарфоровую или стеклянную для Бани и Назим. Ведь и мистер Джоши и его мать хорошо знают, что стекло и фарфор — посуда нечистых. Правда, они употребляют эту посуду и сами, но как бы ни был чистоплотен мусульманин, какой бы он ни был уважаемый человек, какие бы ни были у него симпатичные дети, нельзя же его, в конце концов, кормить из одной посуды с брахманом.
Когда мать и жена мистера Джоши садятся в кухне закусить, они вынуждены ласково попросить Назим и Бани пойти поиграть в другом месте, ибо пища индуса высшей касты становится непригодной даже от одного взгляда мусульманина или неприкасаемого.
При этом мать и бабушка объясняют своим детям, что кухня — не место для игры детей. «Никогда не зовите Назим и Бани в кухню или молельню», — внушают они.
Многое не понимают дети, но такие вещи схватывают быстро. И старшая, Назим, часто с грустью думает об этом…
В один прекрасный день Нило надоедает женить своих кукол между собой, и она решает выдать замуж свою куклу-леди за куклу-жокея Назим. Таким образом Нило и Назим породнятся и сами.
На веранде идут приготовления к свадьбе. В поисках свадебной посуды дети вбегают в кухню, где мать и бабушка Нило пьют чай из медных чашек. Они стараются удалить детей из кухни, пообещав вынести им все на веранду.
Подобные истории бывали и раньше. Но сегодня Назим особенно возбуждена. На веранде она обнимает Нило:
— Скажи мне, почему твои мама и бабушка не пускают меня на кухню и почему они не едят, когда я там?
— О Назим, ведь ты мусульманка, — шепчет ей на ухо Нило.
Подумав, Назим спрашивает:
— А ты — нет?
— Я же из рода Джоши, — объясняет Нило. — Твоя мама носит гарара, а моя — сари.
— Да, но ты же не носишь сари. Ты ведь носишь платье, как я, — возражает Назим.
— Мы еще дети, — говорит Нило. — Когда мы вырастем, я буду носить сари, а ты — гарара, и мы уже не будем друзьями.
— Я тоже не буду есть из твоих рук и у нас будет вражда, правда?
Неожиданно Нило срывается с места и бежит в кухню.
— Бабушка! — кричит она. — Мне нужен самый большой нож!
— Нож? — удивляется старуха. — Но вы порежетесь.
— Нет, мы не порежемся, мы будем играть во вражду между индусами и мусульманами.
С испугом и удивлением смотрит бабушка на Нило. Потом она хватается за голову и кричит матери Нило:
— Иди скорей сюда! Ты только послушай ее. Ох, уж эти дети!
Упендранатх Ашк
ВЕРБЛЮЖОНОК
Заметив, какими жадными глазами смотрит на его товар джат-мусульманин Бака́р, пришедший на ярмарку из деревни Сика́ндар, продавец Ча́удхри На́нду окликнул его гулким басом:
— Э-э, что пялишь глаза? Ведь все равно ничего не купишь.
И медленно, лениво потянулся, расправляя свое могучее тело. Пуговицы на его рубахе, сшитой из грубой домотканой материи, давно оторвались, и сейчас через открытый ворот виднелись широкая грудь и мощные плечи.
Бакар подошел поближе. У него была маленькая острая бородка и усы, какие обычно носят правоверные мусульмане. В глубоко запавших глазах горел упрямый огонек, словно он решился на что-то и ни за что не отступит.
Улыбнувшись уголками рта, Бакар произнес:
— Верблюдицу одну разглядывал, Чаудхри. Видать, красивая и молодая. Посмотришь — сердце радуется.
Услышав, как расхваливают его товар, Чаудхри поглядел на джата уже не так высокомерно.
— Какую верблюдицу? — спросил он внешне небрежно, но польщенный в душе.
— Да вот четвертую от края, — ответил Бакар, показывая рукой.
В тени старого развесистого дерева было привязано с десяток верблюдов. Среди них выделялась молодая верблюдица, которая часто вытягивала вверх свою длинную красивую шею, чтобы сорвать с дерева зеленый листок. На ярмарке в Бахава́льна́гаре, маленьком городке, раскинувшемся на краю пустыни, всегда продавалось много верблюдов. Ведь верблюд — корабль пустыни. Он здесь ходит в упряжке, таскает груз, используется для сельских работ. Даже в прежнее время, когда корову можно было купить за десять рупий, а быка — за пятнадцать, хорошего верблюда меньше чем за пятьдесят не отдавали. А сейчас за ездового верблюда платят сотни две-три рупий, а вьючный стоит уж никак не меньше восьмисот.
— Истинно говорю тебе, Чаудхри, на всей ярмарке такой красивой верблюдицы не видал! — осматривая облюбованный товар со всех сторон, еще раз повторил Бакар.