Вернулись мы на солому.
Валя прижалась своей щекой к моей, а потом сняла платочек с головы, накинула мне на глаза и сказала:
— Давай играть! Ты первым будешь водить.
Как ни тяжело мне было, а пришлось водить.
Всех взрослых выгоняли на земляные работы. Они возвращались мокрые, озябшие, перепачканные.
Про детей же говорили, что скоро их посадят в телячьи вагоны и тоже куда-то увезут.
Каждое утро в лагерь въезжала скрипучая повозка, запряженная крупной лошадью с коротким хвостом. Меня удивляли ее широченные копыта, похожие на пеньки. Лошадью правил невысокий немец с раздутой щекой. Его руки были в черных резиновых рукавицах. Он покашливал и время от времени покрикивал: «Ек! Ек!» Повозка объезжала сараи, и на нее накладывали умерших за ночь.
Кормили нас один раз в день подгорелой жижей, а хлеб был величиной с листок.
У Вали личико стало совсем остреньким.
И еще запомнилось одно утро. Все проснулись, хотя на этот раз часовые нас не будили. Нарастая, гудела канонада. Снаряды рвались где-то далеко от лагеря, но гул и гром доносились и до нас.
Все поняли, что это на огромном пространстве заработала наша артиллерия. Даже у самых старых заблестели глаза. Мы слушали молча, словно боясь что-нибудь прослушать и пропустить.
Как всегда, наших людей погнали на работу, но в это утро они становились на перекличку не так понуро, как в другие дни. Даже мы, дети, понимали, что за колючей проволокой началось что-то очень важное.
И Валя стала серьезной и ни о чем меня не спрашивала.
Лагерные гитлеровцы так же топали своими подкованными сапогами, так же прикрикивали, но ведь и они все это слышали. Все они как-то изменились в лице.
Когда стихла канонада, я услышал, как снова заскрипела знакомая повозка.
«Если мы останемся здесь, — решил я, — обязательно попадем на повозку».
А как бы поступила сейчас Шура? Я вспомнил, как мы с ней шагали, и сразу принял решение.
Мы ушли днем, через главный выход. Часовой не остановил и не окликнул. Мне даже показалось, что он кивнул нам головой на прощание. Взрослых не выпускали. А кому мы с Валей были нужны?
И мы пошли, как говорят, куда глаза глядят.
Валя сама мне сказала, что Галю повезли к Гитлеру, но она все равно от него убежит.
Валя часто болела. «Только, чур, не болей», — говорил я про себя Вале. А она оглядывалась — не догоняет ли нас Галя.
Степь. Я поднял колоски. Съел несколько зерен и дал Вале. После этого еще сильнее захотелось есть.
Ветер дул прямо в лицо, холодный и порывистый, даже платок содрал с Валиной головы, и я его еле догнал.
Тучи совсем низко неслись над землей. Они были намного темнее неба, как будто в них загустел черный дым. Некоторые из них были похожи на большие подушки, а у других края были зазубрены, как у осколков…
Валя припадала то на одну, то на другую ногу. Мы вышли на дорогу. Столб со стрелой. Мы пошли в ту сторону, куда смотрела стрела своим острым концом.
Долго мы тащились черепашьим шагом. Несколько раз останавливались, чтобы перевести дух.
Валя выбилась из сил.
Нас догнал мужчина, одетый в овчинный полушубок. Он обо всем расспросил меня: откуда мы и где наши родители.
Я отвечал без охоты, лишь бы дяденька не обиделся; рассказал и о том, как нас разлучили с Галей.
Он внимательно слушал, а сам только говорил «ага» и «да». Скажет, вздохнет и добродушно покачает головой.
Я решил, что нам ни в коем случае не надо от него отставать, и сильнее прежнего стал тянуть Валю за руку.
Дяденька взглянул на нее и сказал:
— Ослабла девчоночка!
Он взял ее на руки и понес. Я так и не спрашивал, куда идем. Мы свернули с дороги, взобрались на пригорок и пошли огородом. На грядке лежали огромные переспевшие огурцы.
— Вот и дошли, — сказал дяденька.
В доме были целы все окна. Между двойными рамами белела вата, разукрашенная разноцветными бумажными полосками.
В сенях стояло полное ведро воды и на листе фанеры лежали черные головки мака.
В кухне у печки, гремя заслонкой, хлопотала уже немолодая, дородная женщина, повязанная платочком. Когда мы вошли, она даже не обернулась.
— Детишки из Сталинграда, брат и сестра, — сказал дяденька, снимая полушубок.
«Детишки из Сталинграда»! — передразнила хозяйка. Она повернулась и смерила нас с головы до ног. — Ну, чего у порога стали? Как звать?
Валя опередила меня, ответив за обоих. Видно, хозяйка была чем-то встревожена и возмущена. А тут еще мы оказались.
— Все шляешься, пропадаешь! — накинулась она на мужа. — А мне за все отвечать! Были у нас черт да сатана, что звери вошли, вынь им да положь, а откуда возьмешь?!