Увезли от нас Земфиру.
Хоть и не с цыганами, а выпорхнул «птенчик из гнезда».
Как-то прибежала ко мне в корпус Оля. Я рисовал в комнате для групповых занятий. Оля всегда любила разглядывать мои рисунки, а сейчас не обратила на них никакого внимания, только дернула меня за рукав:
— Ой, боюсь, какая-то тетенька к нам приехала и на меня так смотрит…
Мне пришлось долго ее успокаивать:
— Вдвоем нас никто не возьмет, а Капитолина Ивановна никогда нас не разлучит. Мы теперь всю жизнь будем вместе.
Я нарисовал ей дом в саду.
Трудно мне было с Олей. Бывало, возишься с ней, мальчишки на меня косятся, да и взрослые говорили, что при мне Оля капризничает.
А как-то я несколько дней не был в корпусе у девочек. Капитолина Ивановна меня встретила и сказала:
— Не стесняйся быть ласковым с Олей.
Теперь, вспоминая об этом, мне хочется сказать, что не только я любил Олю, но и другие наши мальчишки любили девочек. Ведь все они были нам сестренки! Но в этом ни один другому тогда не признался бы.
После того как в августе 1945 года позывные возвестили о победе наших войск над фашистской Японией, мы стали ждать наших отцов и с другой стороны.
Мы были уверены, что именно на Дальнем Востоке задержались наши отцы: надо только вооружиться терпением и по-прежнему ждать.
Много прошло времени, пока мы наконец увидели и у нас в городке медаль «За победу над Японией». К нашему школьному товарищу Рафе Козодону вернулся отец.
Мы с Сережей подошли к нему, когда он стоял у дома. Сережа внимательно разглядывал розовые, синие, зеленые полосочки на груди Рафиного отца.
А когда мы вернулись в свою спальню, Сережа плюхнулся на койку, уткнувшись лицом в подушку. Он лежал так несколько минут, а потом вскочил и схватил меня за руку:
— Почему это за нами не едут отцы? Ведь был же и у меня какой-нибудь папа, и мама, должно быть, была. Хоть бы кто-нибудь из них приехал!
Что я мог ответить Сереже?
Сережа выбежал из спальни. Во дворе он нашел пустую бутылку, поставил ее на бочку и метким ударом камня разбил.
У нас в детдоме все мальчишки любили швырять камни. Один только Слава не кидал камней. Он был среди нас самым аккуратным и вежливым; его рубашки словно не пачкались и не мялись, на его ботинки боялась садиться пыль. Он хорошо учился и двоечников называл «тюфяками». Говорил он медленно, не спеша; любил, чтобы его слушали. Он постоянно подчеркивал, что видел всякие виды в жизни, и смотрел на всех нас несколько свысока.
Особенно часто Слава навещал палатку, в которой неразговорчивый дяденька в темных очках принимал пузырьки, бутылки, тазы без дна, исписанные тетрадки и даже лошадиные хвосты. Слава любил ходить по рынку. Однажды он взял с собой Сережу и угостил его сладким донским каймаком.
И вот, когда мы играли в доме Степана Разина, Слава сказал нам насмешливо:
— Эх вы, голытьба!
Себя он, по-видимому, счел атаманом.
— Некоторые из вас нюни распускают, чего-то ждут, на почту надеются. Все это пустяки и ерунда.
Никогда раньше Слава так не говорил.
— Никто нас не ищет. Да и вообще, кому это может прийти в голову искать нас в такой дыре. Мы сами должны искать, а для этого прежде всего нам нужны деньги.
— Правильно! — подхватили мы.
— Мы должны дать объявление во всех газетах, объявить по радио, что Гена Соколов ищет отца, Ивана Соколова…
Слава посмотрел мне в глаза. У меня сильно забилось сердце.
Как это раньше мы до этого не додумались!
— А твой портрет мы должны повесить в окнах многих фотографий и в Москве, и в Ростове, и в Сталинграде. Не может быть, чтобы среди тысячи прохожих не нашелся хотя бы один человек, который знал тебя раньше, — сказал Слава, не спуская глаз с Сережи.
А тот едва стоял. Ему не терпелось как можно скорей сфотографироваться.
Через несколько дней на кладбище мы сняли железную ограду, окружавшую заброшенную могилу, и сдали ее утильщику.
Ваня Петров под руководством Славы в районе городской мельницы срезал хвост у лошади.
Один из нас уже знал, что ему не надо искать отца. Это был Андрей Давыдов. Детский дом еще осенью 1945 года получил письмо из части, где воевал его отец. Командование сообщало, что отец Андрея погиб смертью храбрых во время штурма Берлина.
А еще через несколько месяцев Капитолина Ивановна собрала нас всех в зале. Мы почтили память отца Андрея. Командование прислало сыну орден отца — орден Отечественной войны 1-й степени.
Этот орден лежал в несгораемом шкафу в кабинете нашего директора.
Андрей перестал ходить на ходулях, и теперь уже никто не подтрунивал над ним.