И тогда разорвалась мина.
Мы припали к земле. А когда поднялись, в свете вспыхнувшей ракеты увидели: пес не ползет, он лежит, и набок свесилась его умная морда…
На заре я заснул. А когда проснулся, окна в комнате были открыты и ветерок шевелил занавески.
Все было залито солнцем.
Оли уже не было в комнате. Я вышел на крыльцо.
Игнат Кузьмич уже ушел на мартен, и мне было досадно, что я проспал гудки утренней смены. Меня потянуло на улицу. Я открыл калитку и зашагал. Вон там, за углом, была булочная. Я бегал туда за пряниками и любимым чайным хлебом. Этот новый дом выстроен недавно.
Трансформаторная будка… Она сохранилась, и на ней все тот же череп и под ним молнии.
Теперь на этих улицах ничто не угрожает людям, а ведь здесь воины-сталинградцы дрались с врагом.
С каждым шагом я приближался к тому месту, где стоял наш дом.
Виднеются груды обгорелого кирпича, а рядом, на расчищенную площадку, свозят строительный материал.
Женщина-дворник поливает мостовую.
И мне сразу все вспомнилось. Это она тогда вместе с Шурой подняла и понесла маму…
Вот она посмотрела на меня.
Тетя Анюта любила направлять струю из своего шланга в нас, мальчишек, и устраивать нам веселую прохладную баню.
Сейчас на ней, как всегда, белый фартук. Неужели она прицелится в меня? Но тетя Анюта бросила шланг на землю, и струя ручейком потекла по земле.
— Белобрысый мой! — закричала она на всю улицу и подскочила ко мне, обняла обеими руками и чмокнула в щеку.
Уже давно меня никто так не обнимал.
— Ты помнишь меня? — спросила она и сама же ответила: — Ну конечно, помнишь! Я тебя знала, когда ты в пеленочках лежал, вот такой. — И тетя Анюта показала мне на свою ладонь. — Ну, а сестренка твоя?
— Оля здесь.
— Где здесь? Жива?
Я показал рукой на черную крышу. Тетя Анюта подбежала к крану и отключила шланг.
— Как же не повидать мне девочку!
И она пошла со мной к Игнату Кузьмичу.
Через несколько минут тетя Анюта говорила Оле:
— Вот в таких платьицах ходила.
Потом тетя Анюта посмотрела на нас и сказала:
— Сразу видно, одного отца дети! Значит, и я хоть немного, а похож на отца! У калитки остановилась легковая машина.
— Почет и уважение великим садоводам! — сказал директор, появившийся у окна. Директор торопился: ему нужно было успеть в город. — Ну-ка, посмотри на свой хронометр, сколько на твоих? — весело спросил он меня.
И мы сверили время.
Матрена Афанасьевна и тетя Анюта вышли нас провожать.
— В следующий раз приедешь — с головы до ног окачу! — крикнула тетя Анюта.
— Держитесь друг за друга, двое — не один! — сказала нам Матрена Афанасьевна и крепко поцеловала.
И вот опять замелькали новые корпуса, чередовавшиеся с развалинами.
Директор, сидевший рядом с шофером, то и дело оборачивался и спрашивал, что больше всего нам понравилось в Сталинграде.
Когда мы подъехали к подъезду школы, директор крепко пожал руку мне и Оле. И я подумал, что ведь это он заехал за нами и проводил не потому, что я и Оля этого заслужили, а потому, что нашего отца знали, любили и помнили на заводе.
…Снова я смотрю на часы. Мы покидаем школу и под барабанную дробь спускаемся к пристани.
У причала покачивался большой белый пароход, украшенный зелеными ветками, на этот раз не для маскировки.
Наш путь: по Волге — в Москву!
Мы на верхней палубе. Смотрим на провожающих. Их так много! Весь город вышел нас провожать.
Мне снова кажется, что я знаю здесь всех до одного.
Третий гудок! Убирают трап. Какой-то дяденька шеф кричит:
— Не беспокойтесь, обязательно пришлем вам лыжную мазь!
Над берегом закачались руки; не знаю, как лучше сказать: море рук или лес рук. Будто все они хотят задержать нас еще на несколько секунд.
Пароход отдал чалку и, рассекая волны, плавно отвалил от пристани. Вначале мне казалось, что это плывет не пароход, а берег: плывут дома, баки, пакгаузы. У причалов разгружались огромные, просмоленные баржи с песком и камнями, виднелись строительные леса, доносились гудки.
Вот и трубы «Красного Октября»! Я замахал им рукой.
Горн возвещает сбор на верхней палубе. Наш белоснежный плавучий лагерь набирает скорость. Кроме речного вымпела, над пароходом развевается и пионерский флаг.
…Я проснулся и осторожно, чтобы никого не разбудить, поднял жалюзи. Вот-вот погаснут бледные огни бакенов.
Из-за горизонта поднималось солнце. Оно осветило вершины деревьев на крутом, обрывистом берегу, а потом заиграло в воде.