Только я хотел спросить Шуру, долго ли мне придется здесь ее ждать, как она сама сказала:
— Все узнаю — приду. Опять Олю будем искать. А ты от этих людей — никуда!
Шура хотела распрощаться со всеми; военный же остановил ее:
— Раз уж так, пойдем вместе. Документы при мне, пилотка на голове. Вот и вышел срок моему лечению.
Он быстро собрал кое-какие вещи — бритву, кисточку, даже сунул в вещевой мешок белую баночку с какой-то мазью.
— Дядя Ваня, а ты бей их, как я комаров в лесу, — посоветовал ему Вовка.
Фекла Егоровна все порывалась что-то сказать, но тетя Александра строго на нее посмотрела.
— Всё наспех, всё наспех. Ведь это не чай пить! — пробурчала Фекла Егоровна.
Уж как водится, все мы присели на койки и немного помолчали. А потом поднялись.
Военный поцеловал своих девчонок, Феклу Егоровну, Вовку и его братишку и меня заодно поцеловал прямо в лоб, а потом крепко — Александру Павловну.
Мне тоже было тяжело оттого, что Шура уходит из блиндажа без меня.
Я выглянул из блиндажа им вслед. Уже стемнело, и небо стало багрово-красным. Они шли в сторону заводов, к мясокомбинату (а там и «Красный Октябрь» рядом). Военный слегка прихрамывал, и Шура сдерживала свой шаг.
Только уселся я на койку, как тетя Александра Павловна накинулась на всех:
— Ну, чего приуныли? Марш умываться! — при казала она Вовке.
Я же посмотрел на ходики и вспомнил, что уже давно не заводил свои часы. Но ходики тоже стояли и даже сдвинулись набок. Я все же достал часы из сокровенного карманчика, который пришила как-то Шура с внутренней стороны моей рубашки. Достал и принялся заводить, поглядывая на Вовку.
— Покажи, — попросил он.
По случаю знакомства я дал Вовке подержать часы, а потом завел их и наугад поставил стрелки.
Вовка тоже поправил ходики и потянул гирьку. А потом наклонился ко мне и негромко, чтобы мать не слыхала, спросил:
— А это видел?
В его руке была «штучка», похожая на грушу. Я уже знал, что это не игрушка, а ручная граната.
— Карманная артиллерия! — с важностью произнес Вовка и опустил гранату в карман.
Еще долго рвались снаряды. За толстыми стенами
блиндажа было хорошо слышно, что бой идет где-то совсем близко.
В блиндаж забежали два бойца. Они попросили воды, а когда напились, рассказали, что гитлеровцы заняли вокзал, захватили центр города, вышли на набережную к памятнику Хользунову, и Дар-гора в их руках. А здесь уже — передовая.
Александра Павловна взяла на руки свою дочку Агашу, откинула волосики с ее лба, посмотрела в глаза и тихо сказала:
— Гадали, думали за Волгу ехать, а оказались на передовой. Опоздали. Теперь и вовсе к переправе не доползти. — Она опустила девочку на пол: — Вот потому и незачем было Ивана удерживать. Если уж так пришлось, пусть свое место займет, где прикажут!
Шура не возвращалась. Я все ждал — откроется дверь, она нагнется и войдет, возьмет меня за руку.. .
Я сердился на нее и ждал. И даже подумал, а не обижается ли мама — ведь кто мне Шура? Почему же я так скучаю без нее?
Мама же, с которой я так часто разговаривал про себя, ответила мне на это:
«Нет, сынок, не обижаюсь. Она твой друг, она твой командир».
А потом мама начинала расспрашивать меня про другую тетю Шуру, про Феклу Егоровну и даже про Вовку. И я тут же отвечал:
«Другая Шура — Александра Павловна — мне тоже понравилась, хотя она и не обращает на меня никакого внимания».
Ее адъютантом был и остался Вовка. А меня она, должно быть, считала маленьким, а всеми маленькими в нашем блиндаже заведовала Фекла Егоровна.
У Агаши была старшая сестра — остроглазая Юлька, лет пяти — шести. Она не любила сидеть на одном месте, рвалась из блиндажа наружу, за что не раз получала от своей мамы подшлепник.
«Люби, как душу, а колоти, как грушу!» — приговаривала в таких случаях Александра Павловна. Эти же слова повторяла Юлька, поучая свою куклу. Кроме того, Юлька воспитывала и Агашу.
Жили девочки в блиндаже, но не было среди них Оли. Я показывал им все, что знал, все, чем дома забавлял сестру.
Братишка Вовки, щекастый Павлик, сладко спал под звуки канонады; его еще кормили из бутылочки.
Я стал помощником Феклы Егоровны. Мерцает фитилек, а я сижу у ящика и пропускаю через мясорубку пшеничные зерна.
Фекла Егоровна стряпает на печурке, а я Павлика на руках качаю и за девчонками присматриваю.
Еще недавно, когда с Шурой по всему Сталинграду лазили, как ящерицы, я не думал об опасностях, а здесь, в блиндаже, начал ни с того ни с сего вздрагивать: то становится страшно — а вдруг завалит нас всех, то думаю, как бы с Александрой Павловной и Вовкой чего не случилось.