— Вот и пригодилась моя молодость, — сказала хозяйка и гневно посмотрела на дяденьку.
А он сидел, как воды в рот набрал.
Хозяйка взбила подушки и уложила Валю на свою кровать, а мне постелила на лавке в кухне.
Все было непривычно: и крыша над головой, и лоскутное одеяло, а главное, настоящий сон — в тепле.
А где сейчас Оля, Шура, Галина, Вовка, Павлик?
В моих ушах все еще звенел ледяной ветер. Ветер затих, и я услыхал шепот. Это разговаривали хозяева:
— Сами по миру пойдем. Говорила тебе, закопай, а ты на своем настоял и еще два рта притащил. Зачем нам брат с сестрой? Своих не было, вот и не знаешь. Объедят они нас. Только ангелы с неба не просят хлеба. Был бы он один или девчонка одна.
Хозяин только вздыхал. Потом он что-то сказал.
Хозяйка ответила ему совсем громко: — Не они одни горемычные маются. Как привел, так и отведешь. Сам уходи, а я не оставлю двоих!
Рано утром, когда все в доме спали, я поднялся, натянул свою стеганку, на прощание взял с полки ломоть хлеба, взглянул на блестящую ступку и вышел наружу.
Я уходил не оглядываясь. Без меня Валю не выгонят.
По дороге я сорвал два желтых огурца с грядки и с трудом втиснул их в карман стеганки. Огурцы, должно быть, придали мне воинственный вид. Недаром Вовка называл снаряды не иначе, как «огурцами».
Холодно после тепла показалось. Я невольно съежился. Зато дяденьке не придется нас отводить. Я оставил Валю, но не чувствовал себя виноватым. Хоть чужое жилье, а жилье — есть где приклонить голову, и дядька заботливый. Мне почему-то стало его жалко: большой такой, а живет, как сирота.
«Был бы он один или девчонка одна», — шептала хозяйка.
Вот я и опять один. Только не сбиться бы с пути и выйти на дорогу. Я прибавил шагу.
Все было погружено в белесый мрак; из него выплывали то колючий кустарник, то валявшиеся разбитые телеги, повозки, и снова все затягивалось пеленой.
Коченели руки, и я то и дело согревал их за пазухой.
Когда стало светлей, я вышел на дорогу и увидел на столбе немецкую стрелу — значит, там Сталинград! Я залез в придорожную канаву и начал вести разведку. По дороге, рыча, проносились грузовые автомашины. Слышно было, как впереди громыхали танки.
Промелькнули бензозаправщики. А потом пошли автомашины, наполненные солдатами.
Как шальной, пролетел зеленый широкий штабной автобус, а вслед за ним появились грузовики, накрытые брезентом. Мне даже показалось, что, проезжая мимо меня, они приседают под тяжестью груза.
Одна из таких машин остановилась у самой обочины. Подполз еще ближе.
Шофер раскрыл капот, что-то посмотрел, а потом пошел вперед по дороге.
В кабине же грузовика сидели два немца и громко разговаривали. Вдруг из кабины понеслись звуки музыки. Это они заводили патефон.
Одну пластинку они поставили будто для меня:
Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
«Кто весел — тот смеется,
Кто хочет — тот добьется,
Кто ищет — тот всегда найдет!»
Я вылез из канавы, оглянулся, подошел сзади к грузовику. Подпрыгнул, ухватился рукой за черный высокий борт и с трудом вскарабкался, боясь выронить огурцы; потом приподнял брезент и благополучно юркнул под него на ящики.
Машина долго не трогалась с места. К грузовику кто-то подошел. Я испугался: как бы он тоже не полез в кузов. Потом я услышал, как булькает вода. Значит, шофер вернулся. Машина задрожала и понеслась.
Под брезентом также было холодно. У меня от «веселого ветра» горело лицо и потрескались губы.
Я уцепился рукой за ребро ящика и крепко держался, так, чтобы не выпасть из машины.
Несколько раз грузовик замедлял ход. Что, если сейчас он остановится и немцы стащат брезент? ..
«Скажу, еду маму искать, — решил я. — А будут приставать, дам огурец».
Машина несколько раз останавливалась, но ненадолго.
Когда же шофер заглушил мотор, я выглянул из-под брезента, увидел развалины и услыхал привычный мне грохот и свист.
Даже местность показалась знакомой. Отсюда недалеко и Красные казармы.
Я ухватился рукой за борт, перелез через него, повис и спрыгнул.
Быстро свернул в сторону и снова зашагал по знакомым кварталам, будто я и не покидал Сталинград.
Глава четырнадцатая
ТИШИНА И КАНОНАДА