— Чует сын кровь отцовскую!
Через два месяца в детдом пришло письмо со штампиком «красноармейское».
Давыдов писал сыну, всему персоналу детдома и нам, его товарищам. Мы поместили это письмо в школьной стенной газете. Я заметил, что Андрей во время каждой переменки подходил к газете.
— И ваши папы найдутся, — сказал он, поймав мой взгляд.
И в самом деле, ведь, может быть, и нас уже разыскивают; может быть, и нам придет счастье в конверте.
С каким благоговением смотрели мы на начальника городской почты! Он ходил в форменной фуражке и в синей шинели с нашивками на рукаве.
Нам казалось, что ему подчиняются не только письмоносцы, но все квадратные и треугольные конверты с добрыми и тяжелыми вестями.
И вот однажды, когда я пришел из школы, няня Дуся посмотрела на меня как-то по-особенному:
— Ну, карандаш, а я для тебя что-то припасла! — И тут же тихонько протянула мне конвертик.
Я загорелся. Кто же это обо мне вспомнил? Так и написано — крупно и разборчиво: «Гене Соколову».
Только я взял письмо в руки, как няня Дуся опять сказала:
— А у меня для тебя еще что-то есть.
Она достала еще один конверт, на котором той же рукой было выведено: «Гене Соколову». Смотрю — вслед за ним и третий конверт в няниных руках.
Тут я не стал больше ждать, разорвал конверт и начал читать первое письмо. Все эти письма были от одного человека: писались они в разное время, а пришли вместе. Хотя в каждом письме было написано почти то же самое, я их перечитывал без конца; хранил под подушкой, брал с собой в школу!
Еще бы! Сразу на мое имя пришло пять писем! И все от Шуры! Она долго разыскивала меня, писала подругам, посылала запросы.
В ответ я написал Шуре все, что мне тогда пришло на ум, а главное, сообщил, что наконец встретился с Олей. И тут же, на листке бумаги, для большей убедительности я обвел Олину руку цветными карандашами — каждый пальчик другим цветом.
Я отослал ответ и с той же минуты стал с нетерпением ждать Ольгу-почтальона. Только и думал: «Сегодня не было письма — будет завтра».
Много прошло дней, пока я получил ответ от Шуры. На этот раз это был большой, красивый треугольник.
Шура передавала поклон всему детскому дому. Олю она просила поцеловать пять раз — по поцелую за каждый годик.
Я сразу же написал ей ответ. Только запечатал конверт и произнес про себя: «Лети, мое письмецо, прямо Шуре в лицо, да смотри не оглянись, никому не попадись», как ко мне подбежал Сережа, очень обеспокоенный:
— Распечатывай конверт! — потребовал он.— Напиши ей, чтобы прислала нам батарейки для карманного фонаря.
Я обещал Сереже написать об этом Шуре в следующем письме.
Мы жили приказами и сводками. Репродуктор доносил до нас далекий шум битвы.
Как ликовали все мы, когда узнали, что советские пули уже перелетают границу Германии!
Теперь воспитательницы все чаще расспрашивали нас о том, что мы помним, где и с кем жили до войны.
С каждым днем на адрес детдома стало приходить все больше и больше писем из освобожденных городов. И в каждом письме — голоса разлученных войной.
Из города Бережаны запрашивали об Анатолии Пономарчуке. У нас жил Анатолий Пономарчук, но он, как оказалось, никогда даже не слыхал о Бережанах и хорошо помнил, что жил на станции Касторная.
Только теперь понимаю я, как были терпеливы и настойчивы неутомимая наша Капитолина Ивановна и ее помощники. Сколько пришлось выслушать им бессвязных речей и сбивчивых ответов!
Что могли рассказать о себе малыши, эвакуированные из яслей?
Многие из нас фантазировали и путали. Один мальчуган все просил написать отцу на фронт. «Его там сразу найдут, у него ремешок с дырочкой».
Земфира не помнила, где жила до войны, она потеряла мать, когда бомбили дорогу, и какая-то чужая женщина надела ей на шею крестик, выбитый из серебряной монетки.
Больше всех путал Слава. У него были какие-то неприятности в каком-то детдоме, там его называли «конченым». Одна тетенька дала ему денег на дорогу и сладости, уговорив, чтобы он не возвращался.
А однажды вдруг Слава признался, что его сильно лупила мать, а он разбил глиняный горшок с молоком и, боясь наказания, удрал из дому, на станции сел в первый поезд и уехал куда глаза глядят.
Сережу Бесфамильного никто ни о чем не спрашивал. Кроме него, у нас была и Нина Неизвестная. Она тоже ничего не помнила. Увидев на улице девочку с куклой, подбежала к ней и закричала на всю улицу:
— Я не Неизвестная! Я не Неизвестная! Барышникова моя фамилия, Барышникова! У меня тоже такая кукла была, мне ее папа купил!