— Я сказала, не давайте! — она грозно сверкнула глазами.
В поле ее зрения попал маленький мальчик с книжкой в руках.
— Иди сюда. Живее, — приказала она, подзывая движением руки.
Алексей увидел ее и неспешно и запуганно подошел. Будет ругать. Опять. Без причины.
Холодные глаза Тамары Петровны впились в ребенка.
— Что это?
Мальчик спрятал книгу за спину.
— Книга, Тамара Сергеевна.
— Тамара Петровна. Запомни уже, наконец! — она закипала от злости. — Где взял?
— В библиотеке.
Тамара Петровна перевела негодующий взгляд на Надежду. Недосмотрела за книжным сокровищем библиотеки.
— Это из новых?
Надежда виновато кивнула.
— Отдай! Не для вас эти книги.
Директриса с силой выдернула книгу из детских рук и всучила ее Наде.
— И больше не бери.
Алексей расстроенно заглянул в ее глаза, пылающие ненавистью и пренебрежением, и убежал.
Воспоминание оборвалось. Спустя много лет он опять держал ту самую книгу в руках. Благодаря своему врагу или тому, кого искренне считал врагом. Улыбнувшись, Алексей положил книгу на стол.
Голова раскалывалась пополам. Боль тонкой ниточкой проникала в каждую клетку, в каждую сторону и затягивалась в прочный узел. В ушах звенело, словно где-то поблизости кто-то бил в колокол.
Лика открыла глаза, над головой зашаталось бело-серое небо. Прищурившись, она поняла, что это штукатурка. Она резко села и замычала от боли. Все существующие нейронные связи разрывались в ее голове и строились заново, она словно впервые чувствовала все виды боли.
Боль не стихала и не давала возможности осознать происходящее, как будто длинные полосы тумана заволокли ее сознание.
Смутные образы вчерашнего вечера проскользнули в голове: разговор с Варварой Архиповной, улица, звонок брата. Потом все воспоминания обрывались, и разум погружался во мрак.
Лика зажмурилась и открыла глаза шире. Вокруг был совсем незнакомый интерьер: серо-зеленые стены, три кушетки с красно-черными покрывалами, шкафы в углу с каким-то хламом, поставленные так небрежно, словно их запихнули на какой-то склад. Везде было грязно: слой пыли лежал на скрипучих коричневых половицах, на подоконнике, на полках. Это была явна комната в заброшенном здании.
«Что я здесь делаю и где это — здесь?»
Обрывки мыслей витали в голове, но никак не складывались воедино. Жуткий холод внезапно окутал комнату, словно клинком врезался в нее.
Лика повернулась. В полуразваленное окно стучался утренний ледяной ветер, проникая сквозь его трещины. От этих порывов ветра в голове стало яснее. Лика стала отчетливее понимать — она в опасности.
Вслед за ледяным ветром появились первые капли дождя, которые усиливались. Звук дождя, прервавший сонную тишину, позволил Лике связать все события и понять суть происходящего.
Осознание. Ужас. Страх.
Ее похитили. Убийца? Серийный маньяк? Грабитель?
Мысли стали быстрее, каждая последующая хуже предыдущей.
Лика подскочила и споткнулась о кучу каких-то тряпок. В комнате было очень темно, свет за окном был тусклым, серым, все меркло в этой слепой темноте.
Лика заметила огромную деревянную дверь и несколько раз толкнула ее. Она была заперта.
Пожалуй, первое, что пришло в голову. Сбежать.
Она хотела закричать, но голос от нервного напряжения исчез. Ее похитили из-за расследования.
«Егор! Он наверно с ума сошел… Он убьет меня, — подумала Лика. — Если найдет. Если здесь не убьют».
Слезы непроизвольно полились из глаз. Безысходность и беспомощность. Неизвестность грядущего.
Дождь усилился.
Лика в унисон дождевым каплям забарабанила в дверь.
— Эй! Кто-нибудь! Помогите! Выпустите меня! Эй!
Она не понимала, своим криком делает лучше или хуже, и кто может услышать ее в заброшенном доме. Но дождевой шум сводил с ума.
Лика стала сильнее стучать в дверь.
— Помогите!
Где-то за дверью, в соседней комнате, словно в другой реальности — в абсолютном спокойствии и размеренном и привычном ритме жизни Алексей заваривал чай.
Дождь стоял стеной, полностью закрывая собой дневной свет и от этого комната оставалась в полумраке. Но Алексей не торопился зажигать свет. Не было ничего хорошего, на что можно любоваться при ярко зажженных лампочках. Одиночество и убогость. Грусть и тоска.
Он услышал бурное пробуждение пленницы, но никак не отреагировал.
Крик становился громче, шум раздражал его. Он начинал злиться. Алексей привык к одиночеству и всегда раздражался, когда его призрачный мир, пространство разрушали.