Полдня они убили на круговой турнир по армрестлингу, который, ко всеобщему удивлению, выиграл Хаяси. Кику, сроду не проигравший ни одной схватки, надеялся проявить себя во всей красе, однако после того, как он с легкостью одолел Накакура, его вышибли и Хаяси, и Яманэ. После отборочных матчей эти двое сошлись в финале, и даже просто наблюдая за ними, Кику понял, какая здесь задействована нечеловеческая сила. Временами казалось, что одна из рук разломится сейчас пополам. У Хаяси рука была раза в два тоньше, чем у Яманэ, зато накачанные мускулы, и казалось, что вся его сила сосредоточилась в запястье. Их сцепленные руки были почти неподвижны, по силе явно не уступая друг другу, но по тому, как трещали подушечки, на которые опирались локти борцов, видно было, какая идет напряженная борьба. Хаяси удалось устоять против нескольких агрессивных выпадов Яманэ, и это решило исход схватки: в конце концов Яманэ выдохся и сдался более выносливому противнику. После схватки Яманэ лег на спину и принялся массировать себе руку.
— Первый раз в жизни проиграл, — сокрушался он.
Хаяси вспыхнул:
— В школе я проплывал пять километров, используя только руки, и десять — используя только ноги. Пловцы должны быть по-настоящему гибкими. Не сильными, а гибкими.
— Неправда! — засмеялся Яманэ, поднимаясь на ноги. — Ты сильный!
Потом Яманэ предложил поиграть в «сидячий реслинг»: надо было присесть на пол и сжатыми ногами побороть противника. Понятно, что Яманэ был заведомо сильнее других, и всем эта игра быстро надоела. В это время Накакура и начал бормотать свое «бтт, бтт».
— «Шбтт, шбтт»… Нет, не так! Черт возьми! Как же это было? «Бхао, бхао»? А может, «джбха, джбха»?.. «Шба, шба»? «Субо, субо»? «Бот, бот»? Я отчетливо слышу этот звук, но не могу его передать.
— Чуга, чуга, чу-чу! — запел Хаяси, и все заржали. А когда смех затих, наступила тишина.
— Бля, что бы я отдал сейчас за сигарету! — простонал Накакура. Он попробовал улыбнуться, но безуспешно. В конце концов он заплакал.
Яманэ открыл окно. В камеру хлынул запах влажных весенних листьев, а заодно и звуки репетирующего тюремного хора. Яманэ хотел что-то сказать Накакура, но тут глазок приоткрылся, и в нем показалось лицо охранника. Накакура тут же прекратил плакать.
— В четыре часа будет небольшое развлечение. Так что всем построиться в зале, — оповестил охранник и закрыл глазок.
— Что-то особенное? — спросил Хаяси.
— Из города приезжают, покажут спектакль, — из-за спины бросил охранник, шагая по коридору дальше.
Вскоре все заключенные и почти весь тюремный персонал собрались в зале. Стульев не хватало, кое-кому из заключенных пришлось усесться на деревянном полу. Мероприятие началось с выступления начальника тюрьмы.
— Сегодня мы имеем честь принимать у себя драматический кружок коммерческого колледжа Хакодатэ. Эти славные люди ежегодно приезжают сюда, чтобы скрасить дождливые дни, когда вы не можете заниматься спортом и прочими делами. Это уже третий их приезд, и я уверен, что те из вас, кто видел их постановки раньше, с нетерпением ждали новой встречи. Так что усаживайтесь поудобней, встречайте представителей внешнего мира, а главное — наслаждайтесь зрелищем!
Занавес подняли, за ним оказалась афиша спектакля. На ней было написано:
ГОЛУБАЯ БОГИНЯ ГОР
(мюзикл)
Слева на сцену вышел согбенный старик. Задник изображал хижину, деревья, снежные вершины и якобы чирикающих пташек. Зазвучала музыка, и старик хрипло запел:
Опять весна!
Цветы цветут!
Скоро растает снег,
Вылезет медведь.
Рыбки скок-поскок…
«Куда же подевалась моя дочь? Наверно, ушла вниз, в деревню».
Что-нибудь купить,
Леденцов купить,
Что-нибудь еще.
Платьице купить…
— Кто этот старый мудак? — громко прошептал Накакура.
— Ш-ш-ш… — сказал Хаяси, нервно оглядываясь на стоящего поблизости охранника.
— Девчонки выйдут? — спросил Накакура, обхватив ноги руками.
— Он что-то сказал о дочери, значит, еще появятся, — прошептал Кику ему на ухо.
К сожалению, «девчонки» долго не появлялись. В горной хижине старого Сахэя побывали крестьяне, путешественники, дровосеки, охотники, но до сих пор ни одной женщины.
Сюжет пьесы был таков: девушка, которую вырастил Сахэй, приходилась ему на самом деле не дочкой, а внучкой, брошенной ее матерью Тори, которая убежала с проезжим молодцем сразу после смерти мужа. Сахэй с внучкой пережил в горной хижине немало тягот, пока наконец весенним днем, когда девочке исполнилось четырнадцать лет, хижину не посетил благородный господин, назвавшийся помощником Тори, которая к этому времени стала владелицей четырех цирковых трупп. Гость сообщил Сахэю, что мать хочет забрать дочку к себе, но старик с гневом его прогнал. Примерно в это время Яманэ отключился, но Накакура продолжал смотреть с неотрывным вниманием.
— Так его! — бормотал он. — Служит этой беглой шлюхе! Избить его надо к чертовой матери…
Наконец наступил выход дочери. Накакура подскочил на месте, но Хаяси и Кику вцепились каждый со своей стороны в его робу и усадили обратно. Пара ножек под короткой юбочкой вызвала долгую овацию, после чего девочка исполнила свою песню и танец.
Я гор невинное дитя.
В горах мой кров, в горах мой дом.
Зверье и птицы — мне друзья.
О, как люблю мой милый дом!
«Да, я люблю эти горы. Но неужели правда, что моя мать жива, а отец на самом деле — вовсе мне не отец, а дедушка? Что мне делать? Что делать? О, богиня Акэби, подскажи!»
На сцене появилась фигура, с головы до ног укрытая вьющимися растениями: богиня Акэби, дух гор, покровительница дикой природы.
«Милое дитя, чего ты желаешь? Скажи мне! Ты всегда была другом животных, и теперь, когда ты в беде, я обещаю исполнить любое твое желание».
Девочка, однако, растерялась.
«Не знаю, что и сказать», — пропела она.
«Не знаешь? — вскричала богиня, внезапно разгневавшись. — Того, кто не знает, что он хочет, я превращаю в каменных стражей горных перевалов».
Богиня взмахнула своими вьющимися растениями, вспыхнула магнезия, сцену заволокло дымом, и, пока сидевшие в первых рядах заключенные кашляли, появилась статуя девочки. Из динамиков по краям сцены доносились ее рыдания.
— Сволочь! — воскликнул Накакура. — Ну и сволочь эта богиня, обратила малышку в камень.
У пьесы, впрочем, был хэппи-энд. Не зная о том, что дочка превращена в статую, Тори и ее помощник изложили при ней свои злые намерения, девочка наконец поняла, что по-настоящему ее любит только дедушка, а богиня Акэби вернула ее к жизни. В последней сцене девочка спела еще одну песню.
Я ничего не знала,
Пока не стала камнем.
Я знала очень мало. Судила я богиню
За то, что стала камнем.
Но я не подозревала,
Как этот мир огромен,
Насколько я ничтожна,
А я и знать не знала.
(Хор)
Поэтому сядь, сядь…
Надень свой колпак раздумий…
И думай!
Пусть не сломят, тебя эти стены…
Надень свой колпак раздумий…
Скоро весна!
Спектакль произвел огромное впечатление на Накакура, который говорил о нем всю дорогу до камеры.
— Ну и отмочила же она штучку — малышку в камень обратила, — говорил он с затуманенными глазами.
— Ты что, не понял? — сказал Хаяси. — Вся история сочинена специально для нас. Мы тут сидим, как хорошенькие, маленькие статуи, и все кончится хэппи-эндом.
Яманэ согласно кивнул.
— Дерьмо собачье, — твердо возразил Накакура. — Главное здесь — эта гадкая мамаша, которая сбежала с любовником. Здорово, что в конце концов малышка осталась с дедом. — Хаяси и Яманэ переглянулись и рассмеялись, поэтому Накакура обратился за поддержкой к Кику: — А ты как думаешь? Дерьмо или не дерьмо?
— По-моему, это было довольно поучительным, — сказал Кику, оборачиваясь к отставшим.
— Поучительным? Что именно? — спросил Яманэ.