И в дикой погоне за радостями «богатой жизни» подзывал проезжавшие мимо такси и велел везти его по проспектам Авени-да Паулиста или Авенида Бразил, упиваясь зрелищем аристократических кварталов, элегантных домов и небоскребов огромного города Сан-Пауло, словно все это принадлежало ему…
Как-то раз он перехватил свободное такси на площади Праса де Коррейа…
— Куда?
— Прямо…
Шофер свернул в улицу, где находился салон, в котором он прежде работал чистильщиком сапог. Чувство стыда овладело Беппино. Он весь сжался.
— Гони!..
И вздохнул свободно, только оказавшись за несколько кварталов от этого места. Угрызения совести мучили его. Он чувствовал, что поступил дурно по отношению к товарищам. Не отпраздновал с ними свои выигрыш, не угостил пивком, как сделал, например, Луиджи, когда в прошлом году игралась «Корова» и ему какие-то гроши выпали. Изменил товарищам… Но теперь было уже поздно. Уже нельзя вернуться. Теперь они уже обиделись. Встретят его насмешками и бранью. И, что было больнее всего, в нем все крепло сознание, что вернуться придется…
«Да примет ли хозяин?»
А если вернуться и предложить вступить с ним в долю? Машина ехала теперь по гладкому асфальту улицы, на которой расположились красивые, утопавшие в зелени особняки квартала Жардим Америка… Старый Маструччо хотел прибавить два кресла в салоне и нанять еще чистильщиков. Можно бы взять эти два кресла на. себя, войти в пай. Так он станет наполовину хозяином…
Он ехал по кварталу Жардим Америка. Машина скользила по гладкому асфальту мягче, чем суконка по начищенному ботинку Шелковой Рубахи. И как этот мерзкий тип нажил такое богатство? В первый раз в жизни Беппино почувствовал ненависть к бывшему клиенту. Раньше он был почти влюблен в него, ловил каждое его слово. Но теперь воспоминание о ровном голосе, снисходительной улыбке и размеренных жестах Шелковой Рубахи было для него оскорбительно. Прочное богатство Шелковой Рубахи находилось в противоречии с шаткостью его внезапного обогащения. Сейчас он сидел, утопая в мягких подушках шикарного «бьюика», скоро он пойдет пешком. Деньги кончались. Оставалась мелочь. На одно такси истрачено… Лучше не считать. И то сказать, надо было брать такси по часам и отпускать почаще… Он же, только когда видел, что на счетчике черт знает что набило, спохватывался. А вот у Шелковой Рубахи своя машина, без всяких счетчиков, на всю жизнь. Да еще каждый год он меняет ее на новейшую марку. И курит дорогие сигары. И шикарно одевается… Вот это жизнь!.. Внезапное отчаяние охватило Беппино. Он крикнул резко:
— Остановитесь!
Шофер затормозил.
— Сколько?
— Тридцать пять.
«Жулик, наверно», — подумал Беппино. Но уплатил, не сетуя. Такси уехало. Он остался на тротуаре, растерянно глядя на красивые дома незнакомой улицы. Где он? Это Жар дим Америка или Вила Помпейа? Он не имел об этом никакого понятия. Он почувствовал себя как на дне океана. Впервые он заметил, что один. Один-одинешенек в жизни. С матерью у него мало общего. Братишки и сестренки маленькие. Настоящие его друзья — это мальчишки из их салона, чистильщики. Луиджи, например. Стефано тоже, хоть он и постарше. Даже сам Маструччю, хозяин. Да какой он хозяин? Талсой же рабочий человек, сорок лет сапоги чистил, пока не купил этот малюсенький салончик, и все его честолюбивые замыслы сводились к тому, чтоб прибавить еще одно кресло и взять в ученики своего внука…
Он бесцельно бродил по улицам, не зная, углубляется он в центральные районы или удаляется к окраинам. Вдруг перед ним остановилась длинная, блестящая бежевая машина. За рулем сидела девушка в светлом костюме.
Беппино показалось, что ему дали пощечину. Он, мужчина, идет пешком, а она, девчонка, правит машиной! Добро бы настоящий шофер… С раннего детства вызывали в нем возмущение эти девчонки из высшего общества, элегантные бездельницы, которые проезжали по улице в шикарных машинах… Он оглянулся по сторонам — не видно ли свободного такси? Хотел остановить одно. Занято. Шофер и не взглянул в его сторону. Неподалеку была стоянка. Он подошел. Выбрал лучшую машину. Открыл дверцу. Сел.
— Куда поедем?
— Все равно. По часам.
Шофер посмотрел на Беппино с тем обидным удивлением, какое преследовало его со вчерашнего вечера.
— Везите. Я заплачу! Не беспокойтесь!
— По этому кварталу?
— По Жардим Америка.
— Так мы тут и стоим.
— Я хотел сказать, по Вила Помпейа. Можете ехать медленно.
Они проехали по Авениде Агуа Бранка, свернули к Вила Помпейа, потом смешались с потоком машин залитого огнями, по-вечернему оживленного, фешенебельного проспекта Авенида Бразил.