Повсюду — и на холмах, и в долинах, зияющих пастями трещин, — измученные люди исступленно мечтали о дожде, искали знаков, высматривали приметы.
И на холмах, и в долинах, в каждой хижине снова и снова повторялись одни и те же разговоры.
— Запел каррао[3] Будет дождь…
— Дождя не будет!
И опять все погружалось в тоскливое ожидание.
— Хлопнула ставня. Будет дождь…
— Дождя не будет.
Опять и опять они повторяли, словно пытаясь укрепить нескончаемую надежду.
— Цикады приумолкли! Будет дождь…
— Дождя не будет!
И свет, и воздух были как душная слепящая известь.
— А если дождя так и не будет? Как тогда жить?
Старик взглянул на тень, колыхавшуюся над кроватью, хотел еще что-то сказать, поняв, что жена пытается переложить хоть часть страданий на него, хотел ответить, но дрема вновь охватила его; он закрыл глаза и погрузился в сон.
С первыми лучами солнца Хесусо вышел на свое маленькое поле и начал медленно ходить по нему из конца в конец. Под ногами хрустели сухие листья. По обеим сторонам тянулись ряды желтой ломкой кукурузы; дальше были видны редкие голые деревца, и лишь на вершине холма одиноко зеленел высокий кактус. Время от времени старик останавливался, срывал высохший стручок фасоли и медленно растирал его, давя между пальцами хилые, недозревшие зерна.
По мере того как поднималось солнце, все сильнее чувствовалась, все яснее была заметна сухость. В пылающем синем небе не было видно ни облачка. Как и в прежние дни, Хесусо, зная, что урожай все равно погиб, бесцельно брел по полю просто по привычке, а еще потому, что хотел отдохнуть от бесконечных жалоб жены.
Во всем пейзаже до самых гор господствовал один цвет — выжженно-желтый, и в узких долинах, и на голых холмах, а пятна известковой пыли на одном из них отмечали дорогу. Не было видно никакого движения: ветер стих, солнце палило нещадно. Только медленно, почти незаметно уменьшались тени. Все вокруг было похоже на затаившийся пожар.
Хесусо шел медленно, останавливаясь по временам, как привыкший к труду вол, бессмысленно уставясь в землю и лишь изредка разговаривая сам с собой.
— Господи, святая дева Мария! Что же станет с людьми от этой засухи! Ни капельки воды за весь год, а прошлой зимой лил такой дождь, прямо как из ведра. Реки разлились, поля затопило, мост унесло… И почему все это? Бели идет дождь — так зачем дождь? А если дождя нет — так почему нет?
После этого монолога он на минуту умолк и вяло пошел дальше, уставясь в землю, как вдруг краем глаза заметил на тропинке что-то необычное и обернулся.
Это была спина мальчика. Худенький, маленький, он сидел на корточках и, глядя вниз, занимался каким-то своим делом.
Хесусо бесшумно двинулся вперед, подошел к нему так, что мальчик его не заметил, и, остановившись над ним, стал смотреть. По земле растекалась тоненькая струйка, смешиваясь с пылью и захватывая крошечные соломинки. Как раз в этот миг ребенок раскрыл грязный кулачок, и из него выпал муравей.
— И прорвало дамбу… И началось наводнение… Бруум, бруум, брууум… И прибежали люди… И сломало домик тетушки жабы… и ферму дядюшки кузнечика… и все большие деревья вырвало с корнями… брууум… а вот теперь дядюшка муравей сам попал в этот водопад…
Почувствовав на себе чей-то взгляд, мальчик резко обернулся, испуганно посмотрел на морщинистое лицо старика и встал сердито и смущенно.
Мальчик был тоненький, гибкий, с длинными красивыми руками и ногами, с узенькой грудью. Умный взгляд, быстрые глаза, острый нос, алые губы. Сквозь тряпье, покрывавшее его тело, проглядывала золотистая кожа. На голове у него была изношенная донельзя фетровая шляпа. Она сползала мальчику на уши, и он был в ней похож на мышь, на быстрого и испуганного зверька.
Хесусо перестал его разглядывать и улыбнулся:
— Ты откуда, мальчик?
— Оттуда.
— Откуда — оттуда?
— Оттуда…
Мальчик неопределенно указал на окрестные поля.
— И что ты здесь делаешь?
— Гуляю.
В голосе мальчика послышалась удивившая старика нотка превосходства, но он все допытывался:
— Как тебя зовут?
— Как священник назвал.
Хесусо нахмурился, раздосадованный его упрямством и замкнутостью.
Мальчик, казалось, заметил это и поспешил придать своему лицу более дружелюбное выражение.
— Нельзя быть таким невоспитанным… — начал было старик, но обезоруженный его улыбкой, спросил ласково: — Почему ты не хочешь мне отвечать?