Другой охотник на кайманов был гораздо моложе и мог сойти за сына или племянника своего старшего товарища. В их облике было что-то неуловимо общее.
Парень был силен, широкоплеч и вообще очень крепкого сложения. Однако на лице его уже явственно обозначились признаки начинающейся малярии и анкилостомоза[14]. Зато встречи с грозными хищниками не оставили никаких следов. Не видно было ни единой царапины. По-видимому, до сих пор кайманы обходились с ним милостиво.
Когда охотники прошли мимо, я спросил своего спутника:
— Как зовут старика?
— Селестино Росадо, — ответил он. — Неужели вы ничего о нем не слыхали?
— Нет. А откуда он?
— Ну… Селестино Росадо… Я думаю, из тех мест… с берегов Бальзара или Конго.
И носильщик принялся рассказывать мне об охотнике то немногое, что знал.
И в заключение добавил:
— Ведь он один из тех смельчаков, которые убили Гуасинтона.
— Гуасинтон? Кто это такой?
— Гуасинтон… Ну, это Гуасинтон… Вот такой кайман…
Мой собеседник взмахнул руками, показывая, какой длины он мог быть:
— Огромный!
К сожалению, в этот самый момент на горизонте мелькнул крест церкви Ягуачи, и разговор наш принял другой оборот.
Парень показал пальцем на блестевший в лучах солнца крест:
— Ну вот, кажется, и добрались.
И, сам не знаю как, мы перешли к рассуждениям на другие темы — почему, например, урожай риса в этом году был так хорош, а цены на него все равно остались высокими, такими же, как и в Гуаякиле.
— Все это из-за фабрик! Отчего же еще?
«Фабриками» он называл механические мельницы.
Вот так я впервые в жизни услышал о Гуасинтоне.
Тогда я еще не знал, каким ты был, Гуасинтон — откормившийся в эквадорских водах гигантский кайман.
Я даже и не подозревал, что это восьмиметровое чудище, жившее некогда в здешних водах, станет навязчиво являться в моих снах, когда я буду отдыхать на корме моей лодки, плывя по порожистым монтувийским рекам.
Не знал я и о том, что у тебя была искалечена твоя могучая правая лапа. О, Гуасинтон, легенда здешних мест!
Только позже мне стало известно, что, как и многие знаменитые пираты, терявшие руку под топором защитников судна, которое они брали на абордаж, Гуасинтон лишился своей правой лапы тоже в бою. Но я не знал, в какой героической схватке это произошло, не знал, что его отрубленная лапа стала для охотников своего рода геральдическим знаком боевых побед.
Как-то, когда мы с доном Макарио Арриагой сидели в кабачке Викториано Акобы за кружкой пива, он рассказал мне об этом:
— Мы увидели, как Гуасинтон еще с одним кайманом плывет вниз по течению, взгромоздившись на обломок плота… И колесный пароход (кажется, это был «Сангай», да, именно «Сангай») натолкнулся на этот плот. Гуасинтон разъярился и ринулся на абордаж. Ну, ясное дело, одно из колес захватило его и оторвало у него правую лапу — непонятно, как ему вообще не переломило хребет. Весь в крови Гуасинтон перевернулся и опять пошел в атаку, но рулевой ловко повернул, и второго нападения удалось избежать. Свидетели этого зрелища говорят, что впечатление было очень сильное. Ни у кого тогда рука не поднялась выстрелить в каймана. А ведь его можно было прикончить без всякого труда — он был всего в двух метрах от парохода, прямо на виду у охотников. Но храбрость Гуасинтона всех парализовала, а вы, наверное, согласитесь со мной, что ничто нас так не восхищает, как храбрость. Поэтому Гуасинтону дали уйти, и он опять влез на плот.
Тут к нам подошли двое, мужчин, которых я раньше не видел. Дон Макарио представил мне их:
— Херонимо Пита… Себастьян Висуэте… Заметьте, сеньор, эти двое тоже принимали участие в охоте на Гуасинтона. Да, когда решено было с ним покончить. С нами были Селестино Росадо, Мануэлой Торрес. В общем, человек четырнадцать. И нам еще, можно сказать, повезло — всего один человек погиб и один был ранен. Верно говорю — очень повезло.
Пита и Висуэте были профессиональными охотниками на кайманов. Они очень любили свое ремесло — дикое и жестокое — и полностью полагались на судьбу. Для них страшный кайман — речной зверь, обитающий в теплых тропических водах, — был не просто охотничьей добычей. Он был для них противником, который, хотя он и считается в народе неповоротливым и тупым, на самом деле необыкновенно хитер и смел. Охота на каймана была для них полна такого же смысла, как ритуальное убийство быка во время корриды: это было искусство, которое они считали столь же благородным, как и искусство матадора. К тому же они таким образом зарабатывали свой хлеб.
14
Анкилостомоз — тяжелое малокровие, болезнь, очень распространенная в тропических странах.