– Я сказал вам неправду, сеньор, – произнес он, и его взгляд был гневным и гордым. – Моя матушка отвечает вашему описанию – и у меня никогда не было отца.
Блад задохнулся. Он – подозревал. Но сказанное было подобно удару шпаги.
– Так! – сказал он. – Значит – ты мой сын. Я… я рад познакомиться с тобой.
Голос Диего зазвенел.
– А я – ну что же, я хотел увидеть вас. Мне было любопытно поглядеть на человека, которому я обязан существованием. Я – удовлетворил свое любопытство.
Блад фыркнул – скорее одобрительно.
– Ну, а я – нет. Мне, например, любопытно, как ты оказался именно здесь.
Тут Диего вспомнил, какие настоятельные причины его сюда привели.
– Бесс – ваша дочь – она…
– Бесс – здесь?! И – с тобой?
– Мы плыли с ней вместе на галеоне. Она…
– Невероятно! Но почему…
– Она болеет. Мне нужны были деньги – у Бесс был этот адрес – и…
– Бесс больна?! Так что ж ты молчал? – возмутился Блад. – Подай-ка мне плащ, и пойдем.
Диего машинально выполнил распоряжение. Он был слишком ошеломлен. Блад поправил шляпу и взял у ожидавшего за дверьми клерка тяжелый саквояж.
– Мне, право же, неловко, дорогой мэтр, – сказал он вошедшему с клерком Жюсье, – но, боюсь, наш разговор нам придется закончить завтра. И я должен извиниться, но парень раздумал продавать…
– Что поделать, дорогой капитан. Конечно, вы привыкли торопиться, ведь вы добывали деньги, а не растили их, но в наше суетное время торопливости в мире хватает и без… – Мэтр запнулся, и взгляд его скользнул с Блада на Диего и обратно.
В глазах Питера Блада вспыхнули смешинки.
– Забирай свою жемчужину, сын, и впредь не швыряйся талисманами матери, – сказал он. – Да, кстати, а как тебя зовут?
– Удалось ли тебе что-нибудь раздобыть? – жалобно спросила Бесс.
– Не совсем то, на что я расчитывал, но выбирать мне не приходилось, – ответил Диего, пропуская Блада в комнату.
– А я-то считал, что сыновняя почтительность у испанцев в крови, – заметил Блад.
– Она передается только по мужской линии, – буркнул Диего.
– Папа?! Диего, кажется, у меня бред… Ой, папа! Это и правда ты! Диего, ты бессовестный, но я тебя все равно люблю.
– Не вскакивай, сейчас я сам подойду, – Блад встряхнул плащ перед камином и протянул руки к огню. – Почему ты здесь?! Что-нибудь случилось? Что-нибудь с…
– С мамой все в порядке. Но…
Диего отступил к двери. Наверняка, если бы у Бесс были силы, она визжала бы сейчас, как девчонка, и прыгала бы, как щенок. А вот ему никого не придется так встречать. Он сделал шаг, чтобы незаметно выскользнуть за дверь, но был остановлен.
– Диего, если ты не совсем замерз, сходи в порт, найди там посудину по имени «Ночной мотылек» и забери с нее мои вещи. Их немного. Постой – вот, возьми, расплатись с капитаном и скажи, что в Лондон я сегодня не плыву. Потом закажешь здесь ужин – настоящий ужин, – добавил Блад, с отвращением глядя на остатки луковой похлебки в тарелке, стоящей у изголовья Бесс. – И возвращайся скорее, ты можешь понадобиться.
Диего возмутился той легкостью, с которой Питер Блад взялся отдавать ему приказы, но спорить у постели больной сестры не стал. Блад озабоченно считал пульс Бесс, вцепившейся в его руку.
Когда он вернулся, Бесс дремала, а Блад мрачно глядел на огонь камина.
– Большое спасибо, малыш, – сказал он рассеянно. – Пойдем поужинаем.
Диего понял, что он не сможет высказать все заготовленные фразы – не сейчас.
Ужинали почти молча – и Диего не мог бы сказать, что именно он ест. Наконец он спросил:
– Как Бесс?
– М-м-м… Не слишком хорошо. Нам придется здесь задержаться. А мне как раз нельзя задерживаться – мое отсутствие будет дурно истолковано господами из комиссии. Ну – посмотрим. Пока – иди отдохни. Я буду в комнате Бесс – в этой дыре нашлось вполне приличное кресло. А ты спи.
Когда Диего зашел в свою комнату, он обомлел. В камине ярко полыхал огонь, раскрытая постель белела свежими простынями, а, откинув одеяло, он обнаружил грелку. До сих пор хозяин почему-то не проявлял к нему подобного внимания.
В ту ночь Диего приснилось, что он болен. Когда ему было десять лет, он очень сильно болел, и мать почти две недели не отходила от его постели. Поэтому он знал, что, открыв глаза, увидит мать, сидящую рядом. Однако, когда он их открыл, он не увидел матери – зато обнаружил отца, который сидел в дальнем углу в удобном кресле, положив ноги на табуретку. Он перелистывал томик «Назидательных новелл», хмуро глядя сквозь страницы. Затем Диего услышал шаги матери и почувствовал прикосновение маленькой прохладной ладони. «Иди отдохни, ты устала», – нежно сказал отец. Диего проснулся. Ему хотелось плакать.
Утром гостиничный слуга, почтительно помогавший ему натянуть сапоги, сообщил, что если «молодой господин» желает завтракать, он может присоединиться к отцу. «К отцу». Диего стиснул зубы и кивнул. Пусть только Бесс поправится – и он выскажет этому человеку все, что о нем думает, а потом уйдет.
А пока Бесс больна, придется общаться с этим человеком. Что же, раз так, он будет предельно вежлив, разделит с ним завтрак и даже поддержит светский разговор. Диего спустился вниз.
– С добрым утром, сеньор.
– С добрым утром, Диего.
Молчание.
– Джему?
– Спасибо, да.
– Не могли бы вы мне сказать, как провела ночь Бесс?
– Она сильно кашляла. А как ты? Я вчера боялся, что ты промерз.
Диего вспомнил свое вчерашнее удивление.
– Что вы сделали с хозяином? Я и представить себе не мог, что здесь есть такие тонкие простыни.
– Я показал ему золотой – издали – и пообещал, что если кто-нибудь из нас – мой сын или я – будет чем-либо недоволен, я приготовлю из его филейных частей фрикассе по рецепту индейцев-караибов. Он, кажется, поверил, – усмехнулся Блад.
Диего передернуло. «Мой сын». Кажется, этот авантюрист привык слишком просто смотреть на вещи. И грозить мирным людям пытками он тоже привык. Однако вежливый разговор надо было продолжать.
– Могу ли я поинтересоваться, как обстоят ваши лондонские дела?
Блад быстро взглянул на Диего. Преувеличенно-вежливый тон не оставлял сомнения в том, что на самом деле парня это нисколько не занимает.
– Бывало хуже. Но, по крайней мере, раньше я всегда видел борт своего противника.
– Вы хотите сказать, ваших беспомощных жертв? – не удержался Диего. Этот враг Господа Бога и Его Католического Величества, кажется, гордился своим прошлым.
– Я не считаю, что испанцы умеют быть только беспомощными жертвами, – невозмутимо парировал Блад. Диего открыл рот. – Некоторые из них умели кусаться. Например, блаженной памяти дон Мигель… Ты слышал о нем?
– Я слышал, что он мстил вам за смерть своего брата, – сказал Диего, выбирая слова. С этим пиратом следовало быть начеку. – Разве это не естественно и не справедливо?
– Естественно – согласен. Справедливо… Вряд ли найдутся на свете два человека, у которых представления о справедливости полностью совпадают. Я не убивал его брата. Однако он счел бы справедливым повесить меня… или выпотрошить живьем… не знаю, что подсказывало ему его воображение.
Диего припомнил:
– Кажется, как-то раз он попал в ваши руки – и вы отпустили его? – этот факт не вписывался в привычный образ и всегда озадачивал его.
– А зачем он был мне нужен? – удивился Блад.
– Я думал, вы должны были его ненавидеть.
– За что? За то, что он считал меня виновным в смерти своего брата?
– Вы проявили великодушие, – полуутвердительно произнес Диего.
– Наверное, – ответил Блад.
Он хорошо помнил, как это было.
Яркое солнце, и он идет по качающейся палубе. Кто-то стонет и кричит, но он старается не смотреть по сторонам. Кусок падающего рея, сбив шлем, разодрал кожу на его затылке, и в глазах плавает пелена. Он должен держаться прямо – на него смотрят. Он идет, стараясь не наступать на красные скользкие пятна, растоптанные ногами. А навстречу ему идет дон Мигель. Он тоже держится прямо, и рукав у него разодран, а по пальцам стекает красное. Пусть он уходит. Сейчас Бладу не до него. Ему надо держаться прямо. Потом это назовут великодушием. Потом возникнет легенда об элегантном и уверенном капитане, легко ступающем по палубе захваченного корабля. Он говорит Хагторпу: «Займись здесь всем, и пусть кто-нибудь посмотрит, что у меня с головой». И тут из кормовой каюты выходит Арабелла – его будущая жена – а с ней какой-то хлыщ. И он низко кланяется ей – и в затылок ударяет боль, а глаза заливает пот, смешанный с копотью. И сквозь подступающую дурноту долетают слова: «Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад!»…