- Зачем, главстаршина, дисциплину подрываешь? - вскипел Бархатов. Паренек на должности, а ты его сбиваешь с пути...
- Подумаешь, должность - болтаться на старой калоше. Ты, сынку, айда за мной. Приму под свое командование.
На пристани Хорсена Пивоваров распределял пополнение - кого в оборону, кого на Старкерн, кого в резерв. Щербаковский предстал перед ним во всей красе. Где-то он уже разжился пулеметной лентой, опоясался ею, заткнул за пояс гранаты и заломил мичманку. Пивоваров оглядел его с головы до ног, покачал головой и сказал:
- Ленту сдать в боепитание для пулеметчиков. Привести себя в порядок - и в резерв.
- Как в резерв?! - опешил Щербаковский. - Я воевать пришел, а вы меня в резерв!
- Прекратить разговоры! - одернул его Пивоваров. - Принимайте отделение первого взвода и быстро в распоряжение лейтенанта Фетисова. Кру-у-гом!
Резервную роту только формировали, ей отвели пещеру возле Кротовой норы. Соседство с Граниным, хотя Щербаковский его еще не видел, утешало. Но впереди было новое огорчение: ротный писарь, ничего не подозревая, внес главстаршину в список по алфавиту на "Щ". Щербаковский обиделся, шумел: "Все равно буду первый после комроты! В бою добьюсь!" Но пока его фамилия стояла первой лишь в отделении, еще не нюхавшем пороха.
А "Кормилец" тем временем привез еще одну группу добровольцев из разных частей. Гранин ко всем приглядывался, ходил по землянкам, советовал, как устроиться на этой главной базе будущих десантов. Из командиров рот ему очень понравился Анатолий Фетисов, судьба которого сложилась необычно: лейтенант, выпускник морского училища, в финскую войну попал на сушу и с тех пор не мог вырваться на корабль. Приглянулся ему и Щербаковский. "Этот для дерзких ударов в тыл. Если не врет!" Гранин решил при случае проверить его удаль. Богданыча он определил в разведку, он сам отбирал туда людей ловких и отчаянных, и все уже знали, что в разведку попасть не легко.
...У Кротовой норы Гранин как-то встретил странно одетого бойца: на ногах ботинки и обмотки, брюки армейские, бушлат флотский, мысиком торчит тельняшка, а на голове фуражка с оторванным козырьком, повязанная ленточкой - "Торпедные катера".
- Кто такой? - резко спросил Гранин.
- Василий Камолов, бывший боец железнодорожного батальона, ныне моряк отряда капитана товарища Гранина! - отбарабанил солдат, но под его белесыми ресницами не было и доли лихости, он смотрел на Гранина с мольбой.
- Моряк, - передразнил Гранин. - Что за гардероб на тебе, моряк!
- Товарищ капитан, это катерники ссудили. Один дал бушлат, другой тельняшку, а под ленточку пришлось оторвать у фуражки козырек...
- Что ж ты делал на железной дороге? Через Финляндию катал?
- Ездил. Только я - по хозяйственной части. - Белесый сник.
- Эге! Интендант, значит? На камбуз тебя поставить?
- Что вы, товарищ капитан! Я ж по специальности пулеметчик!
- Пулеметчик, говоришь? - Гранин что-то прикинул в уме. - На Старкерне и пулеметчик и кок нужны. Пойдешь на остров.
- Мне б форму, я бы как все, моряком, - взмолился белесый.
- Флотскую форму за так не дают. - Гранин и виду не подал, что белесый ему по душе. - Вари борщи, а там посмотрим.
На Старкерне белесый кормил семерых, чистил пулеметы, рубил дзоты и ждал часа доказать Гранину, что он не меньше Богданыча достоин служить в разведке.
В ночь, когда противник надумал отбить Старкерн, белесый с товарищем рубил сосны на берегу. Рядом грохнули мины, словно брошенные на стук топора. От Гунхольма в пропив перед безымянным бугром шли шлюпки с солдатами. Был бой, белесый с товарищем тоже покидали весь запас гранат. Но десант, перебив охранение, занял остров. Остались двое - белесый и его друг, раненный осколками мин. Пришлось разорвать на полосы тельняшку, перевязать восемь ран, оттащить друга под скалу, укрыть ветками и залечь рядом.
Гранин сам пошел отбивать Старкерн, с отделением Щербаковского. Тот лез вперед, Гранин его осаживал, но одобрял. А противник почему-то ушел с острова. Щербаковский все обшарил, подобрал на отмели финский пулемет, белесого и его напарника не нашел и остался временно в боевом охранении.
Ничего этого белесый не знал. Ночь и день он провел под скалой возле раненого. Слышал беготню, плеск весел, потом все стихло, но на скале застучал пулемет. По звуку чужой. Значит, кругом чужие. Горел лес, стлался едкий дым. Раненый терял сознание, стонал, просил пить. Белесый сам хотел есть и пить. На вторую ночь выполз, набрал в болотце немного воды, напоил раненого. А под утро выглянул и увидел на скале пулеметчика - на нем чужая шинель внакидку. Белесый затаился возле раненого на весь день. На третью ночь он собрал мох, укрыл друга, обложил камнями, поцеловал и пополз к переправе на Хорсен.
Его задержали только на Хорсене, да там он и не таился. Богданыч, еле узнав воскресшего кока, подтрунивал:
- Гляди-ка, брови появились! Ты что, Вася, сажей их навел?
Белесый сурово потребовал, чтобы его вели скорее к Гранину. Гранин от удивления даже привстал, когда этот солдатик, в копоти, шатаясь, явился и доложил, будто на Старкерне враг, на скале их пулемет, сам видел шинель не нашу, надо спасать спрятанного под скалой раненого.
- Так это ж трофейный пулемет, - объяснил Гранин. - И шинель трофейная. Ею ночью главстаршина укрывается от холода...
Зря, выходит, промучился белесый двое суток. Гранин смотрел на него ласково:
- Как же тебя наши-то не нашли? А? Ловко ты укрылся. Разведчик! Не горюй. Обогрейся и говори, где лежит раненый...
- Нет, товарищ капитан, чего уж обогреваться. Сам за ним пойду.
Той же ночью он доставил раненого прямо на пристань, сдал медикам, а сам пошел спать, чувствуя себя кругом виноватым и боясь попадаться Гранину на глаза. Откуда было ему знать, что Гранин, отчитывая Щербаковского, сказал: "Дал же ты зевка, Иван Петрович. У врага тоже могут найтись такие хитрые разведчики, как этот солдатик!"
Гранин сам вызвал Камолова, предупредил, чтобы в другой раз так не оплошал, и назначил в разведку к Богданычу.
- А насчет формы как? - осмелел Камолов. - Тельняшку пришлось на бинты пустить...