- А тебя пора женить. Бритву дарю тебе здесь, а невесту подберу на Ханко.
- Иван Петрович, вам бритва нужнее...
- С Ив-аном Петровичем не сп-орь. Сказал - бритва, бери. И женить з-ахочу - не спорь!
Обождав, когда успокоятся веселые матросы, Щербаковский продолжал:
- Мне б-ритва не требуется, пока капитан Гранин ходит с бородой. К-апитан бороду сбреет - я п-арикмахерскую найду.
Опустив глаза, Алеша тихо сказал:
- У меня подарок уже есть.
- Ка-ак есть? Все десять на месте.
- В кисете, где была зажигалка, лежала еще карточка.
- А ну, п-окажи карточку.
Все потянулись к фотографии, разглядывая ее и дивясь: вот это да!
Щербаковский перевернул фотографию и вслух прочитал надпись:
- "Самому отважному"? - Он строго взглянул на Алешу и гневно повторил: С-амому отважному! А п-очему ты решил, что среди орлов Ив-вана Петровича ты самый храбрый? А Мошенников что - т-рус?
Алеша вскинул голову и посмотрел Щербаковскому в глаза.
- Я, Иван Петрович, надпись не читал.
- Так т-ты самовольно? Без товарищей распорядился?
- Мне старшина велел взять. Я с разрешения.
- А кто твой командир? - Щербаковский так громко крикнул, что противник перенес огонь к пещере. - "Голова-ноги" или Иван Петрович Щербаковский?..
- Что вы тут митингуете?! - Лейтенант Фетисов прибежал на шум.
- Горденко! - Щербаковский спрятал фотографию в карман. - Оставляю д-евицу до выяснения при себе. А ты спрячь бритву и ложись отдыхать!
Алеша опустился в расщелину в скале, на дне которой протекал ручеек. Он срубил ножом две тонкие елочки, положил поперек ручейка и на этом мостике лег навзничь, подложив под голову кулак на кулак. Высоко над ним качались растрепанные березки, а сквозь их листву проглядывало голубое небо. Алеша заснул.
Очнувшись, он не сразу понял, что с ним произошло: лег спать днем, а теперь была звездная ночь. Алеша услышал голос Щербакове кого;
- Г-орденко, Г-орденко! Куда же ты пропал?! Смена пришла. С-корей в шлюпку!..
Ночь на Хорсене была тяжелой. Финские батареи перебрасывали огонь с квадрата на квадрат, на бухты, на пристани. Противник стремился изолировать передовые гарнизоны от Хорсена. Гарь пожаров, проникшая в Кротовую нору, перемешалась с дымом махорки. Совещались командиры.
Возле Кротовой норы беспокойно слонялся Алеша. Он дождался Фетисова и политрука роты, пошел за ними следом.
- Товарищ политрук, на Эльмхольм пойдем? - робко, полушепотом спросил Алеша.
- Будете приставать, - сухо оборвал политрук, - оставим в резерве.
Алеша забежал в пещеру, в которой жила рота, взял свой автомат, надел шерстяную шапочку - такие шапочки матросы надевали во время боя под бескозырку - и в полном вооружении присоединился к товарищам, ожидающим приказа.
В роте уже знали, что враг под прикрытием мощной артиллерии вытеснил наших с Эльмхольма. Командиры тихо спорили, кому достанется идти на Эльмхольм первым.
- В-от увидите, - задирая черную бородку, сказал Щербаковский, - дело решит мое о-отделение. Капитан Гранин так и сказал: "Поручить И-вану Петровичу - и к-рышка!"
- Брось травить, Иван Петрович, - перечил Бархатов. - Одно отделение в таком деле не решает.
- Смотря к-акое отделение. Отделение Щ-ербаковского роты стоит. У м-еня один только Г-орденко всех вас за пояс заткнет! - Подмигнув Алеше, он продолжал: - Тем более, что Горденко к-ое-что н-адо зарабатывать! Щербаковский похлопал себя по карману.
Алеша в спор не вмешивался, угрюмо размышляя над угрозой политрука: неужели его оставят в резерве?.. То политрук не пускает в бой, то Щербаковский отстраняет от дела и назначает связным, когда все матросы рискуют жизнью и захватывают остров. Алеша уже не мальчик, не беглец с катера, из милости оставленный при роте. Он полноправный матрос Советского Военно-Морского Флота!
Связной принес приказ Гранина выступать. Рота построилась повзводно. Вышел Фетисов - в сапогах, в армейских брюках, в ватнике, перепоясанном широким ремнем, в черной флотской фуражке с позеленевшей золотой эмблемой. Он распределил бойцов на три группы.
- Со мной пойдут разведчики и третий взвод. Второй взвод позже, с политруком. Остальные остаются в резерве.
Щербаковский, обиженный, что остается в резерве, не без вызова воскликнул:
- Шары! Щ-ербаковский остается для ос-обого задания. Сынку! За мной! - и важно удалился в капонир роты.
Алеша нехотя побрел за Щербаковским. Но его остановил политрук:
- Горденко! Пойдете со мной. Связным!
Светало медленно. Солнце едва пробивало хмурое небо, и в это утро над морем тянулся мрачный туман. Катер Фетисова шел перегруженный. Под навесом гранита он сливался с морем, зловеще-свинцовым, почти черным, и только шинели матросов, плотно стоящих в корме, были темнее волн. Над кормой торчали штыки, когда катер кренило на борт, казалось, сталь вот-вот вонзится в берег. На носу, на самом ветру стояли бушлат к бушлату разведчики Богданыча, вооруженные автоматами.
Фетисов высадился в бухте Борщовой, у лощины, куда ночью доставляли с Хорсена борщ в термосе. От берега до берега цепью легли моряки, заняв лощину перед скалой. Фетисов выбрал для КП место опасное, зато обзор круговой: с его вершины видны и лощина с разведчиками Богданыча, и море. Во весь рост не встанешь - с сосен за лощиной стрекотали "кукушки". Но лежать и даже сидеть согнувшись можно. Рядом с Фетисовым лег санитар, бледный, вида хилого, ему твердили: "Себя полечи, Парамошков, потом за других берись". Он был вынослив и долг свой исполнял без жалоб. А долг он видел в том, чтобы прежде всего остерегать, беречь людей. Сейчас он пробовал укрыть командира - ковырял ножом землю, выковыривал камни, складывал их в брустверчик.
- Барказ идет!-углядел на море наблюдатель.
Проступили серые контуры Хорсенского архипелага. Низко плыли облака. На черной гряде волн мелькал барказ. Когда шторм поднимал его и четырнадцать гребцов взмахивали длинными веслами, казалось, гигантская птица бьет крылами, норовя зацепить небо.
Загребным, наверно, Бархатов. Фетисов представил себе приземистую фигуру своего любимца - в черном бушлате, в чистой, без единого пятнышка, бескозырке, чуть сдвинутой на высокий лоб, вспомнил его зеленоватые глаза, цепкие, насмешливые, резкий голос, то язвительно остужающий Щербаковского: "Брось якать, Иван Петрович!", то беспощадный к малодушию иного матроса: "Тебе страшно, а мне нет? У тебя мама, а меня кошка родила?!" Подумав о Бархатове, Фетисов словно приблизил к себе швыряемый волнами барказ, заглянул каждому в лицо: и юному Алеше - вечно ждет он боя, и грузному политруку - уж он-то сидит на руле...