Жак Паганель, восторженно приветствуя новое море, был, вероятно, не менее взволнован, чем Фердинанд Магеллан в тот момент, когда его «Тринидад» закачался на волнах Тихого океана.
Глава десятая
Тридцать седьмая параллель
Через восемь дней после того, как мыс Пилар остался позади, «Дункан» мчался на всех парах к бухте Талькагуано, великолепной естественной гавани, длиною в двенадцать миль и шириною в девять. Погода стояла отличная. С ноября до марта небо этой страны не омрачает ни одна тучка, и южный ветер неизменно веет на всём побережье, защищённом хребтом Анд. Следуя указаниям Гленарвана, Джон Мангльс шёл всё время вблизи самых берегов архипелага Чилоэ, этих бесчисленных обломков американского континента. Если бы на побережье удалось обнаружить хоть какие-нибудь следы кораблекрушения — сломанный рангоут или просто кусок дерева, обработанный человеческими руками, — экспедиция тотчас же приступила бы к поискам потерпевших крушение. Но ничего примечательного не встретилось, и «Дункан», идя своим путём, через сорок два дня после выхода из туманного Клайда бросил якорь в порту Талькагуано.
Гленарван велел спустить шлюпку и в сопровождении Паганеля высадился у эстакады. Учёный-географ собирался применить здесь свой испанский язык, на изучение которого он потратил столько труда. К его величайшему удивлению, туземцы не понимали ни одного слова из его речи.
— У меня, очевидно, плохое произношение! — сказал Паганель.
В таможне с помощью нескольких английских слов, сопровождаемых выразительной жестикуляцией, им удалось выяснить, что резиденция британского консула находится в Консепсионе, в часе езды от Талькагуано. Гленарван без труда нашёл двух верховых лошадей, и через очень короткое время они с Паганелем уже въезжали в стены большого города, обязанного своим возникновением предприимчивому гению Вальдивиа, сподвижника Пизарро[22].
Но что осталось в этом городе от прежнего великолепия!
Не раз подвергавшийся грабежам со стороны туземцев, полууничтоженный пожаром 1819 года, пустынный и весь в развалинах, с почерневшими от пламени стенами, он едва насчитывал восемь тысяч жителей. Даже Талькагуано перерос его! Под ленивыми шагами жителей улицы города заросли травою и превратились в лужайки. Никакой торговли, ни следа деловой жизни! Вместо этого с каждого балкона доносились звуки мандолины, а через опущенные жалюзи слышно было томное пение. Консепсион, древний город храбрецов, превратился в деревню, населённую женщинами и детьми.
Гленарван не проявил никакого желания доискиваться причин этого упадка, хотя Паганель и пытался затеять разговор на эту тему. Не теряя ни одной минуты, он отправился к жилищу мистера Бентока, британского консула.
Консул принял их очень любезно и, как только узнал историю капитана Гранта, предложил собрать о нём сведения. На вопрос, останавливалась ли «Британия» у чилийских или арауканских берегов, он ответил отрицательно. Никаких сведений об этом не получало ни британское консульство, ни консульства других стран.
Гленарвана не обескуражило это известие. Он вернулся в Талькагуано и, не жалея ни хлопот, ни денег, снарядил людей на поиски по всему побережью. Но поиски эти оказались напрасными. Самые тщательные расспросы береговых жителей ни к чему не привели. «Британия» не оставила в этих местах никаких следов своего пребывания.
Гленарван известил друзей о неудачных результатах предпринятых поисков.
Мэри Грант и её брат не могли скрыть своего отчаяния. Это произошло через шесть дней после прибытия «Дункана» в Талькагуано. Все пассажиры собрались в кают-компаний. Элен пыталась утешить бедных детей капитана Гранта. Паганель снова вытащил документы и принялся рассматривать их с удвоенным вниманием, пытаясь извлечь из них новые указания. Целый час он разглядывал их со всех сторон.
Гленарван прервал его размышления.
— Паганель, — сказал он, — я обращаюсь к вашей мудрости. Разве мы неправильно истолковали содержание документа? Разве смысл этих строк не таков, как мы думаем?
Паганель безмолвствовал.
— Быть может, мы ошибаемся относительно места катастрофы? — продолжал Гленарван. — Но разве слово «Патагония» не бросается сразу в глаза всякому сколько-нибудь проницательному человеку?
Паганель по-прежнему хранил молчание.
— И, наконец, разве слово «indi», которое мы принимаем за начало слова «indien» — индеец, не подтверждает этой догадки?
22
Франциск Пизарро — один из испанских конквистадоров (вождей Добровольных отрядов), завоевавших Перу.