У горизонта тянулась горная цепь Анд, постепенно повышаясь и вырисовываясь все более частыми пиками по направлению к северу. Но это еще были только нижние позвонки огромного хребта, поддерживающего могучее туловище Нового Света.
В четыре часа пополудни, после перехода в тридцать пять миль, путешественники, встретив среди равнины рощицу из гигантских миртов, сделали здесь привал. Мулов разнуздали и расседлали, и они принялись щипать густую луговую траву. Из ярких двойных мешков – альфорхас – достали неизменное сухое мясо и рис. После ужина путешественники улеглись на землю и, закутавшись в бараньи пелионы, положив под голову седла – рекадо, погрузились в глубокий целительный сон. Катапац и пеоны бодрствовали поочередно всю ночь.
Погода была благоприятной, и все участники экспедиции, не исключая и Роберта, хорошо себя чувствовали. Раз путешествие начиналось при таких счастливых предзнаменованиях, надо было этим пользоваться и «оседлать удачу», как делают это игроки. Таково было общее мнение.
На следующий день двигались быстро, благополучно переправились через пороги реки Бель, и, когда вечером расположились лагерем на берегу Био-Био, протекавшей на границе между Чили испанским и Чили независимым, Гленарван отметил, что экспедицией пройдено еще тридцать пять миль. Местность не менялась. Край был плодородный, кругом росли во множестве амариллис, фиалковое дерево, дурман и кактусы с золотистыми цветами. В чаще прятались какие-то звери; среди них оцелот – дикая кошка. Птиц было немного: иногда только мелькали цапля, чомга, одинокая сова или спасающиеся от когтей сокола дрозды. Туземцев почти не встречалось. Лишь изредка, словно тени, проносились галопом «гуасо» – вырождающиеся потомки индейцев и испанцев; бока их лошадей были исколоты огромной шпорой, привязанной к голой ноге всадника. По дороге не попадалось никого, кто мог бы что-нибудь сообщить путешественникам. Но Гленарван уже примирился с этим. Он старался убедить себя, что индейцы, захватив в плен капитана Гранта, должны были увести его по ту сторону Анд – следовательно, поиски могли дать какие-либо результаты только в пампасах, а не по эту сторону гор. Значит, пока надо было запастись терпением и быстро двигаться вперед.
17-го тронулись в путь в обычное время и в установленном порядке. Соблюдать этот порядок Роберту было нелегко. Горячий мальчуган, к отчаянию своего мула, все порывался опередить мадрину, и только строгий окрик Гленарвана мог вернуть его на место.
Местность становилась менее ровной. Появившиеся холмы и бурно катившиеся многочисленные рио – речки – указывали на близость гор. Паганель часто заглядывал в карту, и если какая-нибудь из речек там не значилась, а это бывало нередко, кровь географа закипала, и он очень забавно сердился.
– Речка без названия – это все равно что человек без паспорта, – с возмущением говорил ученый. – Для географического закона она не существует.
На этом основании наш ученый, не стесняясь, давал этим безыменным речкам самые звучные испанские названия и тут же заносил их на свою карту.
– Что за язык! – повторял Паганель. – Какой он звучный и гармоничный! Он будто вылит из металла! Я уверен, что в нем семьдесят восемь частей меди и двадцать две части олова – как в той бронзе, из которой льют колокола.
– Делаете вы успехи в испанском языке? – спросил его Гленарван.
– Конечно! Если бы только не это проклятое произношение!
И Паганель, не унывая, громогласно боролся с трудностями испанского произношения, что, впрочем, не мешало ему делать и географические наблюдения. В этой-то области он был удивительно силен, и тут уж, конечно, превзойти его никто не мог. Когда Гленарвану случалось обратиться к катапацу с вопросом относительно какой-нибудь особенности данного края, географ всегда опережал проводника. Катапац с великим изумлением смотрел на ученого.
В этот самый день, около двух часов дня, путь отряда пересекла какая-то дорога. Естественно, Гленарван спросил у катапаца ее название, и, естественно, ему ответил Жак Паганель:
– Это дорога из Юмбеля в Лос-Анхелес.
Гленарван посмотрел на катапаца.