— Пожалуйста. «Записки о докторе Ш. Холмсове. Перевод с английского…» Ну, не важно. Понимаешь, путём построения простой цепочки логических умозаключений…
Лиза остановилась, почесав за ухом.
— То есть я хочу сказать: произведя логический анализ произошедших событий…
Снова остановившись, Лиза почесала за другим ухом.
— А впрочем, чего я тебе объясняю, ты всё равно ничего не поймёшь. — И она затолкала книгу обратно на полку. — В общем, так: кого мы видели на кухне?
— Папу и маму Лопушайло, — ответил Макс не задумываясь. Потому что очень хорошо помнил, как мама Лопушайло вытирала слёзы, а папа гладил её по голове.
— Выглядели ли они серьёзно больными, почти что при смерти?
— Н… не очень.
— Так. А кого мы не видели на кухне?
— Мы не видели детей Лопушайло.
— Как ты думаешь, почему мы их не видели — в этот час, когда семья собирается за завтраком?
Глаза Макса расширились.
— Они серьёзно больны!
Лиза победно улыбнулась.
— Теперь ты понимаешь, что значит метод дедукции? — И она ласково посмотрела на книжную полку — не вытащить ли обратно толстый томик?
— Но, Лиза! — выдохнул Макс. — Если продолжить логический анализ… То, значит, дети Лопушайло лежат сейчас при смерти!
Вскочив на задние лапы, оба мышонка на мгновение застыли в ужасе.
Но только на мгновение. В следующую минуту оба бестолково метались по норке: ужас… что делать… при смерти… добрые соседи… бежать… звать на помощь… На всякий Макс прихватил острую канцелярскую кнопку, а Лиза — таблетку в фольге с надписью «Имодиум»: в случае с больным лекарство не помешает.
Спустя минуту оба уже захлопывали за собой дверцу, отделявшую квартиру Мышайло от квартиры Лопушайло…
Окно детской комнаты были плотно зашторено. Желтоватый свет торшера освещал две кровати. На одной лежал, шумно дыша, мальчик. На другой, почти сбросив одеяло, беспокойно ворочалась девочка.
Запах… мышата повели носами… запах в комнате был не просто запахом комнаты, в которой лежат больные — с примесью лекарств, горчичников и травяного чая. Он был угрожающим. Жутким. Давящим. От него слипалась шерсть на затылке и начинал подрагивать хвост…
— П-пойдём отсюда, — попятился Макс обратно к двери, через которую они только что вошли.
— Куда? — возразила Лиза. Шерсть которой, кстати, нисколечки ни слиплась, а хвост вёл себя как подобает. — Мы ничего ещё не узнали. Тшш… слышишь?
Из смежной комнаты за портьерой раздавались тихие голоса.
Лиза рванула к портьере так быстро, что Максу пришлось приложить все усилия, чтобы не отстать.
— …потому что доктор сказал «наследственное заболевание», — услышали мышата, прячась в тапочек.
Из дырки в тапочке хорошо просматривались папа и мама Лопушайло, сидевшие на диванчике, прижавшись друг к другу. Лицо мамы Лопушайло было бледное и безучастное. Она неотрывно смотрела на небольшие часы с маятником, стоявшие на столе, и, казалось, совсем не слушала того, что говорил ей папа.
А папа Лопушайло говорил:
— …наследственное заболевание. Понимаешь, дорогая? Есть болезни, передающиеся определёнными генами. Такая болезнь настигла когда-то твою троюродную прабабушку. Потом двоюродного дедушку. Потом твоего дядю, сестру, и вот теперь… Прости, дорогая, что я говорю об этом, но тут нет места никакой мистике. Ну что за чушь — «семейное проклятие»? «Семейное проклятие»! А? Хе-хе…
Тут папа Лопушайло сделал вид, что смеётся. Но очень неумело, это заметили даже мышата.
— Хе-хе-хе-хе! — пытался повторить папа более натурально. — Хе-хе! — Но получилось ещё хуже. Закашлявшись смущённо, он схватил со стола газету.
— Ну-ну, не грусти так, дорогая. Вот лучше послушай, что пишут в газетах. Тэк-с, эм-м… эм-м… «современная медицина»… Ну вот, пожалуйста: «современная медицина достигла небывалых высот… заболевания, считавшиеся неизлечимыми ещё сто лет назад, сегодня легко излечиваются за два дня… исключение представляют лишь наследственные недуги — болезни, передающиеся от родителей детям определёнными генами: увы, даже в наши дни люди продолжают умирать от…» м-да.
Папа Лопушайло отложил газету. Посмотрел на бледное безучастное лицо мамы Лопушайло. Оглянулся по сторонам, словно что-то ища. И внезапно хлопнул себя по голове:
— А, кстати, где наш кот? Где Одиссей?
— Одиссея нет, — сказала мама Лопушайло. Голос её был так же бледен и безучастен, как и лицо. — Его нет уже два дня.
— Ах, бездельник! — погрозил папа пальцем в воздух. — Загулял совсем, носу дома не кажет. Ах, гулёна!