– Шевелится! – крикнул мужчина, стоящий поодаль. – Ты видел? Шевелится!
Тот, кто нависал надо мной, лишь тихо цокнул языком. Он снова мокнул кисточку в тушь и мягко отогнул мешающий ему воротник кимоно. Я вздрогнула. Неужели хотят снять одежду?! Да как же так, в комнате же мужчины!..
– Не беспокойтесь, – как будто прочитав мои мысли, сказал каллиграф. – Вас никто не собирается раздевать. Мне нужно лишь немного места над ключицей, вот и всё. Глаза пока лучше не открывать.
Он говорил ласково, спокойно и мягко. Мужчина – скорее всего, чуть больше тридцати. Пальцы у него были холодные и сухие, как у фарфоровой куклы. Каждое прикосновение кисточки отдавалось противным жжением – будто не тушью меня красили, а перечным соусом, причём самым крепким. Каллиграф шептал, что это в порядке вещей. Так и должно быть.
– Это укрепит связь, – нашёптывал он, выводя очередную чёрточку. – А это – защитит. Когда тебя принимают новые ками, следует обезопаситься от мести старых.
Я пыталась сообразить, что это значит. От глубокого сна пробуждало лишь жжение от перечной туши. Каллиграф успел вывести на моей шее целую книгу.
– Теперь посмотри на меня, – тихо сказал он.
Я приоткрыла глаза. Картинка плыла. Мир вокруг перетянула мутная пелена, через которую просачивался лишь свет – кажется, со стороны какой-то двери. Разглядела и смутные очертания каллиграфа. Он был одет в сиреневый. Простых людей я в таком не видела…
Он поднялся и беззвучно отступил в сторону. Что-то щёлкнуло – приоткрылся ящик. Обнаружив в себе силы, я неуклюже протёрла глаза и попыталась приподняться, но тело оставалось слишком слабо. Даже мерзко. Рядом люди – а я как полупустой мешок с рисом.
– Это тебе зачем? – послышался стальной женский голос.
Немолодой и строгий. Что-то подсказало, что таким тоном могут говорить только мико – другая женщина хотя бы ради приличий постаралась бы смягчиться на людях.
– Её глаза совсем плохи, – пояснил каллиграф, направляясь обратно ко мне. – Слепая будет больше переживать об утерянном зрении, чем о долге.
Он снова склонился надо мной и откупорил пузырёк. Медленно поднёс к лицу. В нос ударил резкий запах трав.
– Пожалуйста, не моргай.
Одна капля – и глаз просто вспыхнул чудовищной болью. Я закричала и скорчилась, закрывая лицо. Размытая дверь ответила металлическим лязгом. Доспехи… да, это были доспехи! Доспехи воинов, которые охраняли эту комнату и всех, кто в ней находится… от меня.
– Ей просто больно! – огрызнулся каллиграф. – Уберите мечи, а то напугаете ещё больше!
– Макато-сан, – вставила женщина. – Тише. Вы не в том положении, чтобы так верещать.
Собственные ладони казались мертвенно холодными, будто меня только что вытянули из воды. Сердце билось, я дышала, но всё это происходило как-то замедленно и плавно – как во сне.
– Осторожней, – предупредил Макато, не скрывая некоторой обиды в голосе. – Не сотри иероглифы. Потерпи, дай мне со вторым разобраться…
Первая волна боли отступила. Не убирая ладони от саднящего глаза, я приоткрыла второй, здоровый. Тело снова пробила судорога. Я закусила губу, чтобы не закричать. Мычала, скулила, выгибала спину, но не позволяла себе реветь. Неприлично. Что бы сейчас не происходило, я должна показать, что я достаточно воспитана, и моя семья – семья, которая, конечно же, очень скоро будет рядом, – заслуживает звания приличной…
– Как же её корчит-то… – не унимался болтун-охранник. – Видишь, как ногами дрыгает?..
– Госпожа Кин, – не выдержал Макато. – Не хочу показаться грубым, но лишняя болтовня очень отвлекает от работы.
Этой самой Кин не пришлось говорить – охранник всё понял сразу. Буркнув что-то вроде «Больше не посмею проронить и слова», он громко звякнул латами и затих. Мои ладони к тому времени успели намокнуть от слёз, но боль наконец-то отступила. Вернее, из невыносимой перешла в более-менее терпимую.
– Можешь посмотреть на меня?
Я приоткрыла глаза. Сперва разглядела потолок – самый обычный, как дома, – после перевела взгляд на стены. Никаких бумажных перегородок – лишь глухие громадины, сложенные из тёмного дерева. Так просто не пробьёшь. Будто… будто тюрьма…
Ну мурашки пробежали по коже, лишь когда я разглядела того самого Макато. Человек, склонившийся надо мной… и человеком, в общем-то, не был. Бледный, осунувшийся, с рыжеватыми патлами и ярко-жёлтыми кошачьими глазами – как Такеши, когда…