Клинок вакидзаси в руках Риты так дрожит, что острие нельзя поймать взглядом рядом ни с одной из сотен пылинок, танцующих в солнечных лучах. Но это ничуть не значит, что Рита не владеет собой. И тем более — не владеет мечом!
— Вот как, — говорит Рита, — господин, а может потому, что Апостолова-сан могла драться катаной, а?
Андрей отпускает локти Риты и встает перед ней. Трясущийся клинок вакидзаси целит ему то в грудь, то в плечи, то в рот.
Из тени в углу рядом со шкафом высовывается красно-рыжая шевелюра. Невозможно не узнать идеал из прошлого. Это грубое лицо с черными глазами. Эта мускулистая шея.
Голова господина вдруг склоняется в легком поклоне. Вроде бы стоит немного выше поднять вакидзаси — и лезвие рассечет бледный лоб надвое. Но наивно так думать: никаких рассечений не выйдет, только услышишь еще одно небрежное «Не спеши».
— Я тоже не ведаю почему, — говорит Андрей, — но благодарю тебя. Не думал, что меня кто-нибудь поймет и не осудит. Я разберусь с Лисом-сан.
Брат в углу язвительно ухмыляется, его ладонь указывает на Андрея и рубит воздух.
— Но ведь, — шепчет Рита, — я еще никого никогда не пробуждала от иллюзий.
Андрей поднимает глаза, на голый острый клинок прямо под носом даже не смотрит.
— У меня был наставник в Михеевской школе, — говорит господин, — сенсей однажды сказал: убьешь чудовище — и сам станешь чудовищем.
— Вот как? Значит, все ученики делятся на чудовищ и кукол. Повезет тому, кто разбудит сильнейшее чудовище в школе и заберет его силу.
— Повезло мне, — говорит господин. — Впервые за всю старшую школу вижу кого-то, кто признался, что он не чудовище.
— Ты льстишь мне, господин. Наложницы не то что не чудовища, а так просто куклы, — пожимает плечами Рита и убирает меч в ножны.
Чтобы стать сильной, стать самураем, стать чудовищем, нужно много тренировок, намного больше, чем Рита умела считать.
Тренировка продолжается. Господин смотрит, как Рита извлекает меч и рубит воздух между ними. Брат в углу то улыбается, то безмолвно шевелит губами, то его ладонь снова рассекает воздух.
Здесь и сейчас Рита прекратит быть слабой. Ведь больше некому отомстить за брата.
Голод
Хотелось поскорее закончить, поэтому Лис одной рукой схватил голову пятиклассника за рыжий хвостик, а костяшками второй с размаху влепил по его пухлым губам. Россыпь белых осколков посыпалась из раскрывшегося маленького рта мальчика. Лис ударил снова, и кожа на костяшках его изувеченной руки порвалась об обломки зубов, высунувшихся из-под разбитых губ пленника.
— Пробудись же, вот достал! — вскричал Лис.
Здесь, в подвальных комнатах Кодзилькинской старшей школы, ученики либо орут, либо тихо плачут. Это единственные звуки здесь. Помимо шороха крыс за стенами. Помимо журчания воды в ржавых трубах. Ну еще, бывает, кто-то смеется.
И никаких говняных разговоров о долге и чести. Слава сегуну!
Спинка стула под телом пятиклассника скрипела. Его руки мелко дрожали вместе с привязанными к ним шаткими подлокотниками. Нависая над мальчиком, Лис молотил его по лицу, пока маленький нос не свернулся в сторону и не прилип кончиком к правой щеке.
— Будь благодарен и пробудись, — сказал Лис переводя дух.
Катана торчала из-за оби Лиса прямо напротив лица связанного пятиклассника. Темно-коричневые глаза пленника посмотрели на черную рукоятку меча.
— Конечно, я могу тебя зарезать, — сказал Лис, — но задумывалось, что твоя мучительная смерть принесет мне удовольствие. Как раньше.
Короткий вопль раздался из-за закрытой двери, откуда-то из соседних комнат слева. И сразу за ним — счастливый, полный радости смех. Лис с завистью посмотрел на левую стену комнаты, всю в засохших ржавых подтеках. Каждое темное пятно — словно распятая на бетоне тень. Словно память, словно след разложившегося мученика. Неплохая замена лоскутным алтарикам из свернутых оби.
Месиво на месте губ пятиклассника что-то прохрипело и сплюнуло на заплесневелый пол влажно-красный ком.
— Спрашиваешь, за что меня благодарить? — спросил Лис.
Обеими руками он резко дернул вверх рыжий хвостик на голове пятиклассника.
— Благодаря мне тебе больше не нужно гадать, проживешь ты этот день или нет, — сказал Лис, — ведь ты знаешь, что нет.
Лис дернул хвостик еще раз и посмотрел на ком вырванных рыжих волос в руках.
— Я подарил тебе свободу, — сказал Лис. — Я вложил в твой разум неоспоримое знание, что сегодня ты проснешься от иллюзий. Свобода — это когда не остается надежды. Когда знаешь, что ничего уже нельзя сделать. Забудь об обетах и обещаниях. Все кончено, я задушил всякую надежду для тебя. Так расслабься и сдохни уже!
Лис отряхнул руки. Рыжие волоски медленно полетели и опали на распахнутое кимоно пятиклассника, прилипли к красным полоскам влажного мяса без кожи на бледной груди. Соскользнули на сверток оби на полу у стула. Часть волосков попала мальчику на лицо и прилипла к сломанному носу. Часть залетела в рот с выбитыми зубами.
Лис сел мальчику на колени и приблизил лицо к темно-коричневым почти черным глазам.
— Ты здесь, потому что у каждого есть ненавистный идеал, — сказал Лис, — но Стас прекратил им быть для меня. Поэтому я не отгрызу тебе щеки и губы.
Лис схватил пятиклассника за горло и принялся душить его. Стул под двумя учениками трясся. Мальчик хрипел в руках Лиса, старшеклассник вдавливал хрупкий маленький кадык внутрь и ухмылялся одной из вездесущих гляделок над дверью.
— Ради этого мига вы и затеяли эту школу Катаны, уважаемые учителя? — крикнул Лис потолку.
Чтобы после уроков и Полезной работы ученики рвали друг друга на куски когтями и зубами у вас на глазах? Чтобы каждый мог насладиться чужой или своей смертью?
— Вас это заводит так же, как нас? — спросил Лис у гляделки.
Громкий рев и плач раздались сквозь правую стену комнаты, тут же им вторили возбужденные стоны.
Пятиклассник перестал дышать, но Лис давил кадык дальше. Лис хотел коснуться им шейных позвонков.
— О, вовсе нет, уважаемые учителя. Не так же, — просипел Лис. — Вам по душе только смотреть. Этим вы и отличаетесь.
Спуститься в подвал школы — так же возбуждает, как возлечь с нагой наложницей. Прежде чем прийти сюда, каждый сбрасывает с себя обличие гордого самурая и прилежного ученика, оставляет наверху память о бусидо и расписании на завтра. Здесь ты тот, кто есть на самом деле. Здесь ты — мясник и палач.
Шея пятикласника вдавилась внутрь словно блюдце. Лис отпустил сникший труп и поднял серый сверток с пола. Заткнул за оби новую игрушечную могилку, чтобы отнести в комнату в общежитии.
— Глеб! — крикнул Лис.
— Тут, — послышалось из-под двери.
Лис подошел к двери и дернул засов. Под светом старых шипящих лампочек Глеб стоял спиной к нему и вглядывался в полумрак узкого коридора.
— Сегодня в подвале людно, — буркнул Глеб.
— Да, знаю, — сказал Лис.
— И вправду слышишь их мысли?
Дверь справа затряслась от сильного протяжного крика. Мучили взрослого ученика с уже окрепшими голосовыми связками.
— Их вопли, — сказал Лис, — а ты стал говорить как Сингенин-сан.
Глеб хмыкнул и зашагал к лестнице. Лис не отставал. Оба дышали ртом. Воздух в подземелье давно протух от сотен каток пролитой крови, стены и пол дышали запахом испражнений и вываленных внутренностей. Внизу не прижились ни зеленое яблоко, ни цветущий ландыш, ни сирень, ни морская свежесть. Пахло истиной без иллюзорных прикрас. Вечно смердело.