Четвертый этаж объял учителя серым светом. Сквозь душный аромат зеленого яблока и уколы в боку Чушкин пер по коридору. Когда его рука потянулась постучать в кабинет директора, уставшее грузное тело чуть не рухнуло следом в открытую дверь.
— Заходите!
Учитель ввалился в кабинет. Плоская глыба из непрозрачного стекла почти доставала углами обеих стен справа и слева от окна. Директор восседал за столом, как сиреневый морж на грязном леднике. Баюнов быстро указал на стул у двери, поднес указательный палец к губам и повернулся к монитору компьютера.
Пластиковая сидушка скрипнула под Чушкиным. В окне поверх черного неба отражалась худая женщина в строгом костюме на экране компьютера. Светлана Говкина, в юности — двухкратная Олимпийская чемпионка-конькобежка, ныне — референт Контрольного управления Президента.
— Поверьте, — сказала Говкина, — вы пожалеете. Я устрою.
— Чем же я вас огорчил? — спросил Баюнов.
На другом конце IP-канала Говкина хлопнула ладонью по столу, ее изображение задрожало.
— Теперь играете дурака? — крикнула референт. — Я доверила вылечить его, а не угробить!
Жевательные мышцы на массивной челюсти директора скрутились бурыми червями.
— Тогда вы неверно понимаете, чем мы здесь занимаемся, — медленно сказал Баюнов. — Мы не лечим людей, мы их создаем.
Вранье. На самом деле, мы только их гробим.
— Цель нашей работы — привить пациентам социально-значимые восточные ценности: искренность, долг, благодарность.
Разве что в параллельной вселенной.
— Наши воспитательные методики подражают системе обязанностей и общественного долга Японии — страны с самым меньшим количеством убийств. Посредством духовных практик даосизма мы учим пациентов преодолевать свои желания, вместе с канонами конфуцианства прививаем им верность обществу, а через заповеди буддизма убеждаем их в греховности человекоубийства.
Это не было бы враньем только в мире, где министерством правды называют орган, который беспрерывно фальсифицирует статистику и исторические факты.
— Когда пациент прибывает к нам, первые четыре года персонал контролирует его во всем. Жизнь пациента до пятого класса полностью безопасна.
Щепотка правды.
— Так было и с вашим сыном, Светлана.
Ого. Открылся конкурс на звание «самой высокопоставленной матери чудовища».
Лицо Говкиной вытянулось, нижняя губа оттопырилась, обнажив тонкие зубы с просевшими деснами.
А вот наши пациенты не болеют пародонтозом — похвастался бы Сошин.
— Вы — дьявол! — прошипела референт. — Место ваше в тюрьме, и я отправлю вас туда намного раньше, чем через четыре года.
В черном стекле окна губы Говкиной растянулись в кислотном оскале Ехидны, уродливой матери Цербера, Химеры, Сфинкса и других монстров.
— Все мерзости, что вы скрываете в стенах вашего склепа, откроются на публичном суде, — сказала Говкина.
Вряд ли. Все, что происходит на территории школы, строго засекречено правительством.
— Моя школа ничего не скрывает от общественности, — сказал Баюнов.
Черпак вранья.
— С пятого года пациентам дается некоторая свобода действий внутри стен школы, — сказал Баюнов, — так мы должны убедиться, что пациенты знают свое должное место и прониклись ценностями, которым их учили.
Суп с враками почти готов.
Говкина сказала:
— Он умер на одиннадцатом году жизни! Кто его убил?
— Такой же пациент.
— Вы допустили это!
— Мы не видели смысла его спасать. Ваш сын еще не стал человеком.
Никогда не стал бы.
Глаза Говкиной сузились. Референт президента сказала:
— Прежде чем я вырублю связь и займусь тем, чтобы низвергнуть вас в ад, скажите мне последнюю вещь.
— Не сосчитать, — сказал директор. — Выпускаются всего около полтора процента от числа поступивших.
Говкина пошатнулась на стуле. Директор подумал и уточнил:
— Меньше процента. Десяток голов из тысячи.
Говкина молчала. Уголки ее губ опустились почти до горизонтальной линии подбородка.
— Этот один процент обычно подписывает контракт с армией, — сказал Баюнов.
Всегда, выпускников всегда отправляют в горячие точки. Где они пропадают в пучинах войн. Пушечное мясо. Хворост для розжига боевого огня. Прах, бесследно развеянный по ветру.
Говкина потянула руку вперед — видимо прервать звонок.
— Хотите увидеть, как умер ваш сын? — вдруг сказал Баюнов.
Рука Говкиной замерла, потом убралась под стол. Одно тихое слово вылетело из динамиков:
— Показывайте.
Директор нажал всего две клавиши на клавиатуре. Файл с записью лежал наготове.
Чушкин подался ближе к окну. На черном зеркале нарисовалась темная комната с витками труб и ржавыми потеками на стенах. На одном стуле сидели двое: ученик повзрослей залез на колени младшему. Кто именно — в отражении не разглядеть. Старший ученик навалился всем телом на маленького мальчика и душил его. Чушкин просто смотрел в окно, и у него в голове начала всплывать задача № 13 из старого задачника:
«Ваш несовершеннолетний сын достает из рюкзака ружье…»
В это время ученик, который душил, кричал в объектив камеры что-то про учителей, которым нравится куда-то смотреть.
«…Вопрос: Убьете вы вашего сына?
Говкина закрыла лицо руками.
— Боже мой, — сказала антимать века, затем ее словно прорвало, она закричала:
Нет!
Господи!
Нет!
О боже!
Бедный ребенок!
Прости!
Я не виновата!
Сынок!
Я не хотела этого!
Дорогой!
Интересно, как доктор Сошин лечит приступы истерии у пациентов. Дает валерьянку? Поит метаквалоном? Колет морфий? Шоколадная подачка — заесть тревогу?
В черном окне зареванная Ехидна лупила кулаками по столу и орала:
— Ты, кусок дерьма, ты убил его! Загубил мое дитя! Я посажу тебя на электрический стул! Изжарю до треска костей нахрен! Или твою жирную тушу расстреляют! По меньшей мере жди укол смерти! Как-нибудь ты сдохнешь, сволочь!
Директор сказал:
— Светлана, не хотите посмотреть, как референт президента говорит «дерьмо» и «нахрен»?
Говкина плюнула в камеру и потянулась, чтобы выключить связь.
— А как она называет «бедным ребенком» существо с положительным тестом Кассандры? — сказал Баюнов. — Я записал весь разговор. Всю вашу женскую истерию.
Ладонь Говкиной упала на стол.
— И что? — сказала она, бегая взглядом. — Это будет только доказательством, как вы доводите до смерти…
— Тех, кого фактически вычеркнули из вида «человек», — прервал Баюнов. — Бывали на скотобойне? Разница небольшая. Зато вы, Светлана, угрожали настоящему человеку. Мне. Это значит, что вас проверят на тест Кассандры повторно.
— Да пошел ты, — сказала Говкина, — я не попаду в твою живодерню. Я не больная.
— Конечно, нет, здоровы, — сказал Баюнов, — но ваш сын был патологичным гомицидоманом, а вы любите его, вы плачете по нему, страшно подумать, вы могли бы использовать свою власть и тайком выпустить таких, как он, на волю. К беззащитным людям. К настоящим людям. Из ненормального сострадания вы способны устроить побег сотен пациентов. Составить свой список Шиндлера. Вы опасны для страны не меньше существа, которого породили.