Все мы, в той или иной степени, кремлевские дети, сыновья и дочери великого и страшного времени, отсчитанного нам курантами на Спасской башне.
И все, что произошло с героями этой книги, в той или иной степени произошло с каждым из нас.
Сад Детства и детский сад
Осень тысяча девятьсот сорок седьмого года. Праздник 800-летия Москвы. Нарядные толпы на улицах. Из парков доносятся звуки бравурных маршей и навсегда запечатлевающиеся в памяти слова песен:
Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет, С песнями борясь и побеждая, Наш народ за Сталиным идет!Алые полотнища флагов. Вечерняя иллюминация. В небе на аэростатах покачиваются под ветерком портреты самого человечного человека. Когда темнеет, в пересечениях прожекторов изображения вождя зачаровывают: торжественное парение. Всеобщий восторженный настрой.
Моя семья недавно вернулась в Москву из эвакуации. Я поступила в пятый класс 609-й московской школы. Она находилась в Безбожном — бывшем Протопоповском — переулке. После революции ряд улиц и переулков Москвы, да и других городов, переименовывались назло проклятому прошлому. Теперь он снова Протопоповский. Тоже назло прошлому, но другому.
После маленького уральского заводского поселка столица ошеломила меня. Я училась во второй смене — утром часто одна гуляла по городу.
Однажды в уютном переулке центра Москвы заметила я красивое четырехэтажное здание. Было около половины девятого — время, когда в школах начинаются уроки первой смены. К зданию стекались черные автомобили. Один за другим. Из них выпархивали девочки в школьных формах с белыми фартучками — тогда мальчики и девочки учились раздельно, — исчезали в широко распахнутых дверях. Автомобили медленно отъезжали.
Я подошла к зданию, поднялась на крыльцо. Как раз в эту минуту очередной лимузин остановился у подъезда, из него выбежала девочка, окинула меня неприязненным взглядом, обернулась, помахала ручкой мужчине, высунувшемуся из машины. На крыльцо вышла нянечка.
— Это какая школа? — сгорала я от любопытства.
— Школа как школа, — и добавила, понизив голос: — Для счастливчиков школа. Ступай!
«Наверно, тут учатся музыке или живописи. Правда счастливчики», — подумала я.
— Нет, — позднее объяснила мама, — это школа для кремлевских детей. Там учатся также дети знаменитых артистов и писателей. Кажется, и простые есть. Ты хотела бы учиться там? Но отец не может отправлять тебя в школу на машине. Придется ездить на троллейбусе с двумя пересадками. Каждый день. Согласна?
Я задумалась. После любимой школы в уральском поселке, где все дружили, разыгрывали спектакли и участвовали в конкурсах художественного чтения — у меня даже грамота осталась: «За лучшее исполнение стихотворений М.Ю.Лермонтова», школа в Безбожном переулке казалась мне сборищем хулиганок, злючек и канючек, но надменная, равнодушная девочка, выбежавшая из машины, была еще противнее их.
Счастливчики? Кремлевские дети?
Нет, не хочу!
Как сейчас жалею я о том, что не ездила добрых пять лет на троллейбусе с двумя пересадками: была бы уникальная возможность самой воссоздавать атмосферу кремлевской школы, не опираясь на чужие воспоминания.
Впрочем, «лицом к лицу — лица не увидать». Собственные воспоминания всегда влекут к необъективности, чувствительности, они, как ни странно, значительно обманчивее для писателя, чем воспоминания тех, кого он слушает не как свидетель событий, а как летописец.
* * *Кремлевский холм в веках был огромным семейным домом. Там рождались, росли, восходили на царство и умирали правители России. За его стенами процветали особые устои и традиции — охрана, слуги, интриги, сговоры, вражда.
Над золотыми главами соборов плыли колокольные звоны, возвещая то беду, то победу.
Несколько веков назад дитя кремлевского дома, десятилетний мальчик Петр Романов, невзлюбил Кремль во дни стрелецкого бунта, грозившего ему смертью, а когда вырос, стал Петром Великим, то построил себе другую столицу, Санкт-Петербург. Кремль захирел.
Большевики возродили традицию — с 1918 года Кремль опять стал огромным семейным домом, с новыми, казалось бы, невиданными прежде традициями, но как и прежде: охрана, слуги, интриги, сговоры, вражда.
Над все более тускнеющим золотом соборных куполов уже не плыли колокольные звоны — звуки празднично-победных радиомаршей заменили их.
Наш паровоз вперед лети, В коммуне остановка, Иного нет у нас пути, В руках у нас винтовка.