— Куда же это могут ехать они? — спросил, не прерывая своей работы, отец Николая.
— Куда могут ехать они? Постой! дай присмотреться… Ба! Да это старый Штольденфельс из Штольденфельса… Куда же и ехать ему, если не в свой Штольденфельс. Остальные должно быть все его свита. Знал я когда-то этого Штольденфельса, — славный, могучий был рыцарь.
— Не люблю я ни Штольденфельса, ни Штольденфельсов, ни всех рыцарей и всю свиту их… Садись, Бригитта! нечего глядеть, — недовольным голосом проворчал из своего угла отец Николая.
— Да уж не нам же, бедному люду, любить их! — горячо вмешалась мать Николая. — Пусть они там и могучи, и знатны, и сильны, и храбры, только нам-то, бедным людям, от всего этого тяжело; ох, как тяжело! Не могу понять, батюшка, почему и вы-то до сих пор благоговеете перед ними. Разве мало перенесли вы от них на своем веку и муки, и горя, и оскорблений? Что нам пользы в том, что они сражаются на пышных турнирах, устраивают богатые и роскошные празднества, налетают друг на друга и отнимают друг у друга земли и замки, захватывают друг друга в плен и томят целые годы в темницах, а нас, бедных людей, обременяют всякими повинностями и податями, чтобы было на что веселиться, на что воевать, на что содержать военные силы. Правду сказала Бригитта: хороши и статны их кони, только откормлены-то они нашим потом и нашим непосильным трудом.
— Верно, жена! — сказал, приподнимаясь от работы, отец Николая, — на нашем труде держится вся их сила, их крепость и слава. Если бы я, владелец участка земли, а за мной и все подобные мне труженики-крестьяне перестали работать и потому не внесли бы владельцу соседнего замка чуть ли не половины всего своего заработка, которую Бог знает почему заставляет он вносить в свою казну и считает своею, если бы так поступали и все вообще трудящиеся люди, то вся слава, вся пышность и вся сила рыцарства мгновенно рассеялась бы как дым. Да уж пусть брали бы пни с нас подать, заставляли бы на себя работать, если бы воевали между собою, а нас оставляли в покое. Как бы не так! При нападении на замки выжигают целые поля, вспаханные тяжелым крестьянским трудом, засеянные дорогим крестьянским зерном.
— Стойте, стойте дети! Погодите минуту, — воодушевился старый дед, приподнимаясь на лавке и как бы почувствовав новый прилив жизненных сил. — Стойте! Легко судить рыцарство, но не так-то легко понимать его, не так-то легко нести и труд его и обязанности. Правда, измельчало и испортилось наше рыцарство, но и оно послужило на веку своем не мало служб, не мало принесло пожертвований. Правду скат зал ты, сын мой, что тяжело оно для нас бедных людей. Правду сказала и ты, невестушка, что не мало и сам я перенес от него на веку своем и обиды, и горя, и унижения. Только надо прибавить, что не мало же и полюбовался я рыцарством в течение всей своей жизни. Есть в этих рыцарях что-то такое, что отличает их и от мелких и самых даже богатых горожан и от нашего брата бедняка-крестьянина.
— Хотела бы я послушать, в чем это, только, разумеется, не в дурном, а в хорошем, так сильно отличаются эти господа, — сказала все еще недовольным тоном мать нашего Николая.
— А вот, в чем, невестушка, — отвечал, воодушевляясь все более и более, старый дед и даже выпрямился, усевшись на лавку. — Не знаю, как бы лучше сказать. Плохи наши теперешние рыцари и тяжелы они, очень тяжелы для нашего брата; но — кровь что ли у них такая — помнят они всегда, что для общего дела, для святого дела надо жертвовать всем: и самим собою, и достоянием своим, и семьею, и всем что только мило и дорого на земле. Нашему брату — бедняку думать об этом что ли недосуг, только мы часто позабываем об этом, а горожанин может быть вовсе не понимает этого, и все это может показаться им только смешным. Ну, а они помнят; ох, как помнят… твердо, незыблемо помнят. Вот почему и свято, и уважительно для меня рыцарство, сколько бы ни приходилось мне потерпеть от них, как бы ни кряхтела от них старая спина моя. Бог простит им многое зато, что они помнят и не забывают необходимости жертвовать собою для общего дела. Вот, например, по рассказам моего еще деда…
— Знаю, знаю, батюшка, вы хотите снова рассказать про начало первого крестового похода.
— Ах, расскажите, расскажите, дедушка! — воскликнул вдруг Николай, которого до сих пор трудно было бы даже заметить в комнате, так углубился он в свою работу над луком и стрелами. — Ах, расскажите дедушка; я так люблю слушать про это чудное время.