В надвигающемся войске тоже очевидно завидели раскинутый лагерь Николая. Войско остановилось. Пыль постепенно улеглась. Видно было как передовые всадники отделились от строя и поскакали назад очевидно давать приказания и делать распоряжения. Скоро знамена поднялись над войском. Всадники снова возвратились к своим местам и все громадное войско двинулось вперед. Но это шествование продолжалось не долго. Пройдя еще приблизительно с полверсты, войско остановилось снова, знамена опустились, всадники спешились, там и здесь начали показываться белые палатки и скоро сделалось очевидным, что приближающееся войско не хочет принять немедленной битвы; оно остановилось лагерем.
Между двумя войсками образовалось таким образом менее двух верст расстояния.
Но таинственность не переставала существовать, а, как известно, нет ничего более заманчивого и в то же самое время более мучительного, чем таинственность.
Несколько часов войско Николая томилось мучительным ожиданием. Военный совет не прерывался, и каждый являлся в этот совет с своими предложениями и запросами.
Многие предлагали уклониться от битвы и идти тотчас же к Иерусалиму, ибо теперь не подлежит сомнению, что Иерусалим близко, и там, под самыми стенами города, вступить в решительное сражение.
— Если это войско направлено не на нас, — рассуждали мальчики, — то нам не зачем и сражаться с ним, а если оно погонится за нами, то мы успеем еще дать ему решительное сражение, когда найдем это нужным.
— Но ведь это будет похоже на бегство! Ведь они подумают, что испугались их и бежим.
— Так что же? — возражали защитники проекта. — Пускай думают! Мы еще успеем доказать им свою храбрость и свою настоящую цель. А может быть они посланы султаном на какого-нибудь соседнего царя и только случайно встретились с нами, а затем пойдут своею дорогой. Нам же будет лучше, если их не будет в Иерусалиме, когда мы подойдем к нему.
— Все это так, — сказал наконец Николай, — все это было бы совершенно верно, если бы мы действительно находились вблизи от Иерусалима. Только вот что, братцы. В Иерусалим, как я слышал тысячу раз, надо ехать морем, на корабле, а мы до сих пор ни моря, ни кораблей еще не видали. Как хотите, а Иерусалим не может быть так уже близок от нас.
— Да ведь он и не на острове, — раздались голоса. — С которой-нибудь стороны стало-быть есть и суша. Может быть мы и подошли к нему именно с стороны суши.
При географических познаниях того времени такое толкование было далеко не вполне невозможным; его легко могли сделать и взрослые люди. Столетием раньше и взрослые крестоносцы, подходя к Генуе, думали, что они подходят к Иерусалиму.
Решено было дождаться ночи и под прикрытием темноты выступить вперед, стараясь опередить и обмануть неприятеля, буде это действительно неприятель. А там — что будет.
Весь остаток дня войско Николая то и дело мерило глазами численность противоположного стана. Не подлежало никакому сомнению, что неприятель был во много крат сильнее и многочисленнее. Недаром занимал он несравненно большее место на равнине. Самые смелые и самые воодушевленные из детей-крестоносцев невольно задумывались перед грозящею опасностью. Только надежда на Бога окрыляла всех.
С началом ночи совершилось выступление. Палатки неприятеля оставались на прежних местах.
Авось все пройдет благополучно.
XVI
Чудное зрелище представилось детям на самом рассвете.
Едва обогнули они цепь холмов, лежащую им по дороге, как перед ними в лучах восходящего солнца вырисовывались в небе очертания большого, красивого города.
— Иерусалим! Иерусалим! — закричали они. Тысячи рук поднялись к небу; тысячи шапок полетели на воздух.
Но видение продолжалось не долго. Со стороны подул сильный, порывистый ветер и заслонил беловатым туманом на время раскрывшуюся было даль. В это же самое время до ушей наших путников начали доноситься какие-то странные, непонятные звуки. Что-то плескалось, что-то гудело, продолжался не ровный, но почти непрерывный шум. Но такого плеска, гула и шума дети-крестоносцы никогда еще не слыхали.
А Иерусалим тем не менее был уже усмотрен и замечен. Сознание близости дела, к которому давно все стремились, увеличивало всеобщую бодрость духа. Все знали, куда нужно идти, и войско смело врезалось в туманы или вернее пошло по направлению к ним.
Тем временем шум, привлекавший к себе внимание детей не прекращался и с часу на час, с минуты на минуту, становился все более и более громким.
— Да ведь это море! — крикнул наконец кто-то из детей.
И все стало ясным. Слышно было, как плескалась какая-то бесконечная, безбрежная пучина, как большие волны, перегоняя друг друга и соперничая друг с другом, стремились к берегу и сильно и звучно о него ударялись.
— Это море! Это море! Это несомненно море! — кричали дети, вдыхая в себе свежий, влажный воздух.
Теперь никто уже почти не сомневался в том, что впереди, в незначительном уже расстоянии, находится самый Иерусалим.
Юное воинство ускорило шаги, стремясь как можно скорее достигнуть своей возлюбленной цели.
— Вчерашнее войско! Вчерашнее войско! — раздались голоса из задних рядов.
Следом друг за другом повторяли сотни эти роковые слова и наконец они достигли до ушей Николая.
Действительно в том же самом почти, как и вчера, расстоянии виднелись передовые отряды все той же самой таинственной рати.
— Пойдем скорее! Пойдем скорее! — раздалось по рядам.
— Стойте! — скомандовал Николай. — Нам, может быть, устраивают ловушку. Подойдя ближе к Иерусалиму, мы можем оказаться между двух армий, — той, которая следует за нами и той, которая выйдет из-за иерусалимских стен. Стойте! Мы еще не знаем, что это за армия. Надо же выйти из неизвестности.
И все войско остановилось, но не раскидывало палаток, не располагалось лагерем. Николай, насколько хватало у него догадки и соображения спешил привести все воинство в боевой порядок и сделать его способным выдержать по крайней мере первый натиск.
Сильно бились сердца детей-крестоносцев. Решительная, роковая минута наступала для них. Всех утешала и ободряла мысль, что если даже придется умереть и погибнуть, смерть все-таки застанет их под стенами Иерусалима. А столбы пыли, обозначающие движение неприятельской рати, подвигались все ближе и ближе. С кем же, однако, придется сражаться?
Вдруг счастливая мысль осенила единовременно многих детей.
— Послать разведчиков! Вступить в переговоры! Поднять белое знамя! — раздались голоса.
Николай тотчас же сделал соответствующие распоряжения, и Ганс с десятью другими всадниками отделился от строя и поскакал по направлению к неприятелю. Все знали, что даже и турки уважают белое знамя и неприятельских послов.
Столбы пыли не препятствовали видеть удалившихся, а потому в войске Николая все жадно следили за ними.
Вот уже они подъехали к неприятельскому строю; вот они говорят — и никто не нападает на них, никто их не трогает. Они живы. Вот они поворотили коней и что есть духу скачут, возвращаются к своим. Вместе с ними едет еще десятка полтора всадников.
— Что же это такое?
— Это дети-крестоносцы! Это тоже дети-крестоносцы, — кричат возвращающиеся.
И вся армия дышит полною грудью и чувствует неописанную радость.
Да, это были действительно дети-крестоносцы. Гораздо еще раньше, чем слух о походе немецких детей перелетел через Альпы, пастух Стефан на севере Франции уже проповедывал детский крестовый поход. Вокруг четырнадцатилетнего Стефана исподволь, во время похода, собралась почти тридцатитысячная армия. Случаю угодно было, чтобы обе армии неожиданно встретились друг с другом.