- Она и так ваша...
- Нет, - существо смотрело на старуху печально. - Ты это знаешь...
Крылатый змей сложил крылья.
...уйти.
Как ушли иные, просто отвернувшись, позабыв обо всех клятвах.
Избавиться от оболочек, коими являлись тела. Раствориться в Первозданном Океане, который огромен и примет всех, избавит разом от сожалений и надежд, от памяти о прошлом, от знания о будущем. Он милосерден и однажды, многие солнца спустя, подарит новое рождение.
...а люди... люди сами справятся... или нет...
- Вы ее создали. Вы ее кормили, сами кормясь от них, - он обвел рукой спящих воинов, и старуха повторила нелепый жест. Она была толста и обрюзгла, и складки ее тела лоснились жиром. На коже этой один за другим раскрывались гнилые пасти язв. Сочился гной, в свете обездоленной луны глядевшийся золотым. - Если уйдут все, земля лишится сил.
Он был умен, не-человек с иного края мира.
- Наши боги ослабли, когда люди перестали в них верить. А следом за богами заболела земля. Я не хочу, чтобы это повторилось, - он присел на корточки и зачерпнул воду. - Если вы исчезнете, то вода эта лишиться способности утолять жажду. И семена, посаженные в землю, не дадут всходов. Женщины будут бесплодны. Мужчины - бессильны.
- Так чего ты хочешь?
- Ты знаешь, - он испил воды, от которой несло гнилью. - Сделай так, чтобы земля жила. И я позволю вашим детям остаться. В этом мире хватит места всем.
Старуха расхохоталась.
Она вдруг пустилась в пляс, притоптывая, покачивая широкими бедрами, и пустые мешки ее грудей раскачивались. А золотой венец на голове сиял ярко.
- Кто она? - Крылатый змей отступил, не в силах выносить вонь ее тела, сам вид женщины, которая все-таки не была богом.
Он это чуял.
- Моя мать. Благая королева...
И на мгновенье, когда стыдливую луну - она сохранила еще память о тех, кто обретался в чертогах небесных - скрыли облака, старуха превратилась в деву невиданной красоты.
- А кто ее проклял?
- Мой отец, - ответил тот, кто держал в руках свирель. - Я убил его. И забрал его голос... жаль, что это не вернуло ей разума. С другой стороны, может, так лучше... хочешь, она станцует для тебя?
И не дожидаясь ответа, он поднес свирель к губам.
Он играл о мире, оставшемся где-то за краем Океана. И о том, что мир этот был прекрасен... и что жил он, пока соблюдался Закон...
...он играл о деве, и та скользила по водной глади, невидимая никем, кроме Змея, а он не знал, содрогаться ли от отвращения или же преклонить колени пред той, чья красота была совершенной.
...играл о братьях и войне.
...предательстве.
...о крови, которая пролилась под корни Вечного древа, и древо почернело, потому как кровь эта несла Слово. А предсмертное Слово было ядом.
Он играл о долгой агонии.
И страхе.
О короле и королеве.
Детях их, которым пришлось бежать, чтобы выжить. А когда песня закончилась, вложил в руку Крылатого змея нож.
- Ты знаешь, что делать, - сказал он. - И если хочешь, я помогу...
Сердце залогом.
Сердце - это такая малость. Змею не было больно, когда нож пробил грудину. Он продолжал жить, когда холодные пальцы вцепились в бьющийся ком. И вытянули его. Он видел, как расползлись тучи.
И слышал старушечий плач.
Кажется, она разглядела свое отражение.
Крылатому змею было жаль существо, которое думало, будто бога можно убить, вырезав его сердце. И само это сердце. Оно становилось красным камнем.
Крылатый змей закрыл глаза.
Он уйдет. Оставит сердце залогом. И не только он, быть может, сыщутся и другие, которым не все равно, что станет с миром и детьми...
Кохэн рухнул на четвереньки и, изогнувшись, закричал. Его голос, отраженный стенами, не был голосом человека. И Тельма заткнула уши, не желая слышать этого крика.
Забыть бы.
Стереть.
Видения. Память. То, что было. У нее должно быть право на свой океан, который избавит от сомнений и вопросов, и памяти, и знания.
Ни сомнений.
Ни боли.
Только пустота несуществования.