- Отце? - переспросила Аманда, изобразив неловкую улыбку. - Но он... он ведь...
- Умер десять лет тому, - Тельма не смотрела в глаза. Глаза умеют врать, а вот такие нервозные руки скажут правду.
Уже говорят.
Она определенно что-то знает, и руки ее выдают. Пальцы вцепились в широкий браслет из красного полипласта. Дергают. Крутят. Царапают короткими ноготками.
- Д-да... он давно уже умер.
Еще одна неловкая улыбка.
- Лафайет Лайм, так его звали, верно, - Тельма, не дождавшись приглашения, присела. - Да вы присаживайтесь...
Чего она боится?
Ее отец и вправду давно мертв. Сама она... имя мелькнуло в деле, но и только. А ведь ей было шестнадцать. Взрослая девушка, почти женщина...
- Не понимаю.
Пальцы замерли.
А ладони вывернулись, уже не розовые - сероватые. У приютских Тельма уже видела такую кожу. От частого мытья она сохнет, идет мелкими трещинами, зудеть начинает.
Неприятно.
- Вы ведь были уже взрослой? Вы должны были помнить то дело... смерть Элизы Деррингер.
Руки серые, а сосуды - синие, вспухшие.
Но не жаль.
Вот нисколько не жаль Аманду... несколько минут разговора - разве много? У нее ведь было столько времени, целых десять лет. Да и слова... что они изменят в ее жизни? Разве отнимут мужа? Дочь? И этот очаровательный домик с огромною кухней и парой-тройкой спален?
Здесь и гостевые комнаты, надо полагать, имеются.
- Я... я не интересовалась делами отца.
- Да? - Тельма не собиралась отпускать ее так легко. - А мне казалось, именно вы помогали ему вести прием...
Пальцем в небо.
Но удачно.
И руки замерли.
Плечи опустились под невыносимой тяжестью.
- Я... у нас не было другого выхода... отец ушел из госпиталя. Вынужден был. Его силы таяли. Он всю свою сознательную жизнь помогал людям, - теперь она говорила тихо и зло. - Знаете, скольких он спас?
Тельма понятия не имела.
И не желала знать.
- Но когда мы оказались здесь, выяснилось, что никому мы не нужны. И его старые друзья... нет больше ни друзей, ни благодарных пациентов. Зато все наши сбережения ушли на новую лицензию. Старая, видите ли, не годилась.
Эта злость была беззубой, как старая собака.
- Он искал работу, но все приличные места оказались заняты. А в том госпитале, куда он все же устроился, приходилось вкалывать и днем, и ночью... но это ведь обязательное условие! Полтора года работы в госпитале и рекомендации, без них никто не даст разрешения на практику.
- Там он перегорел?
Тельма прислушалась к себе. В теории она могла бы посочувствовать не очень молодому человеку, который оказался в подобной ситуации. Чужая страна. Безумные законы. И юная дочь на руках.
- Да! - Аманда вскинулась и уставилась с вызовом. - Он тратил больше, чем мог себе позволить, а когда все-таки добыл разрешение, то... то...
- То выяснилось, что толку от него нет. Ему ведь недолго оставалось, верно?
Это некрасивое лицо скривилось, и показалось, что Аманда вот-вот расплачется.
- Зачем вам это?
- Затем, что я хочу понять, как целитель, опытный целитель и неплохой в сущности человек, а ведь ваш отец был таким, дошел до убийства.
- Он... он не хотел ее убивать!
И снова страх.
Липкий, явный, он выплескивается вовне, вне зависимости от желания Аманды. И пытаясь этот страх обуздать, Аманда ловит красные, в цвет браслета, пуговки на корсаже платья.
- Он... он просто помог ей. Он не знал, что эта женщина погибнет... а когда понял... когда осознал, что совершил, он пошел в полицию. Сам пошел! Он подписал признание и...
Горький запах лжи. почти перебивает аромат страха, заставляя Тельму податься вперед.
Кохэну бы понравилось.
- Он умер в камере! Мой отец умер... и оставьте его, наконец, в покое! - это Аманда почти выкрикнула и запоздало зажала рот рукой. - Он умер... все закончено...
Тельма встала, набрала воды и протянула той, которая думала, что прошлое давным-давно похоронено.
- Возьмите. Выпейте. И успокойтесь.
Ей нужно было лишь прикосновение.
Люди, поддавшись эмоциям, плохо контролируют память. А та, мерзавка, так и норовит вывернутся на изнанку, обнажить сокрытое.
И если повезет...
...повезло.
В нос шибануло вонью пережаренных шкварок и кошачьей мочи. За картонною стеной кричала миз Бьюм, полоумная старуха. И господин в сером костюме поморщился, ему все это было непривычным.
- Вас примут, - Аманда старалась держаться с достоинством, хотя больше всего ее тянуло расплакаться.
Она ненавидела это место.
Убогое.
Грязное. Нисколько не похожее на старый их дом. Это только отцу кажется, что Минди слишком мала и не помнит прежней их жизни. Все она прекрасно помнит. И желает вернуться.