— Ну неужели не видно, мама? — поморщился Нойко, поднимая руки. В одной — деревянная линейка, в другой — карандаш, неумело заточенный будто коготь какой-то. А на широком листе с половину стола — рисунок, чертеж.
Морана усиленно вглядывалась в тонкие линии, пытаясь понять, что изображенное напоминает. Блюдо, чаша, но странные какие-то.
— Я не понимаю в этом, Ной, — сдалась она и покачала головой.
— Я говорил с плотниками и лодочниками, — как бы намекая, протянул он в ответ. — Они сказали, что построить огромную-огромную лодку вполне возможно, но им нужно много всего.
— Всего — чего? — Морана погладила его по голове, прижимая к себе.
— Чертеж, например. Чтобы все понятно было, и не развалилось потом, — пожал он плечами и, выпутавшись из объятий, снова склонился над рисунком. — Расчеты особенно.
— Как ты их уговорил? — скептически хмыкнула Морана, уперев руки в бока.
— Взял немного твоих запасов из погреба, — махнул он линейкой и, положив ее на стол, принялся высматривать в работе возможные ошибки.
— А разрешение?! — воскликнула осьминожиха в праведном гневе.
— Можно, мама? — закатив глаза, спросил Нойко.
— Можно, — буркнула Морана, отворачиваясь. И как ему откажешь.
— В общем, я закончу все и отнесу им. Мне хватит знаний рассчитать количество материалов на такую большую посудину и прикинуть, как все лучше сделать, чтобы оно не развалилось. Да и чертеж я сделаю понятным, не сложно, — хмурясь, рассуждал он.
— И кто же тебя всему этому научил? — покачала головой Морана.
— Эта, как ее, Изабель, — пренебрежительно махнул он рукой.
Морана поджала губы и тяжело выдохнула.
— Понятно, — тихо ответила она, когда сын обернулся. — Ты говорил, что тебе что-то нужно.
— Да, — Нойко повел плечом. — Я могу придумать и начертить то, что я хочу получить. Могу рассчитать. Но столько материалов сложно достать в короткие сроки, не то что…
Перед ним на стол опустился увесистый кошель, полный тенши. Следом за ним второй. Третий.
— Откуда? — удивленно воскликнул он, поворачиваясь к ней полностью.
Морану так и подмывало язвительно ответить — «От этой, как ее, Изабель!», но она лишь улыбнулась.
— Накопила, когда была вассалом этого округа.
— И ты отдаешь их мне?! — прошептал он, не веря своим глазам.
— Это не все, что у меня есть. Если будет нужно больше — скажи. Но да, это для твоей мечты, — она ласково погладила сына по волосам и нежно чмокнула щупальцем в лоб. Полоса кружочков тут же окрасилась розовым.
— Спасибо, мам, — рассмеялся он и, подскочив, крепко ее обнял. — Ты самая лучшая!
Осьминожиха зажмурилась и закусила язык. Самая лучшая — ага, как же. Ребенка не берегла, не растила, не заботилась, не любила. А все равно — «мама». Зато императрица, выучившая, вырастившая, переживающая и по первому зову расчехляющая казну ради чужого ребенка — какая-то там Изабель, не более того.
На душе было мерзковато, крабы скреблись. Так и хотелось надавать крылатому осьминожику по ушам и сказать, как есть, все, что на уме. Но императрица взяла обещание, что все разговоры с ней будут абсолютной тайной. Особенно правда насчет денег. Более того, зная, как Нойко относится ко лжи, Морана прекрасно понимала, что внезапное признание сделает только хуже, и она в его глазах упадет с пьедестала «мама» и станет «этой, как ее, Мораной». Просто потому, что врала, врет сейчас и будет врать. Ложь во благо ничего хорошего с собой не приносила, кроме надежды, что у Нойко все будет замечательно.
Костер приятно грел, выплясывая в темноте ночи. Рыжие языки пламени дрожали, непослушно то ускользали, то бросались поближе. Тора смотрела как будто сквозь него, пытаясь привыкнуть. Странный огонь, неприрученный как будто. Не то что у Райги; тот, лиловый, всегда горел смирно, его можно было оставить, совсем на заботясь, что он потухнет или, наоборот, перекинется на что-нибудь. Тора скучала. Подбрасывала в костерок все новые веточки и, наблюдая, как тот их пожирает, тяжело вздыхала.
— Слышишь? — прошептал Тай, перебирая ритуальные ножи.
— Чую, — кивнула она и втянула носом воздух снова.
— Крылья, копыта, сапоги, — Тайгон кивнул в сторону леса. — Конь не один. Четыре, кажется. Но все стоят. И шагов я больше не слышу.
— Приближается, — Тора обернулась в сторону доносившегося знакомого запаха. Подхватила с земли бо Ясинэ и, опершись на него, встала.
— Не предвещает ничего хорошо, — скривившись, он вернул ножи в перевязь и на пояс.