Аньель медленно кивнула и прижала ладонь к горлу. Пальцы обожгло лиловым кружевом, но мысли были совершенно ясны и почти что спокойны. Мысли. Но не колотящееся сердце.
— Ну и отлично, — Нойко похлопал рукой по бортику. — Поднимайся. Луана даст тебе нормальные вещи на смену этому платью.
Собравшись с духом, козочка наступила на доски деревянного трапа, качающегося от волн.
— И это, — вдогонку бросил Нойко, едва не смеясь, — мне плевать, что там решила Изабель. Она мне не указ. И тебе не указ. Так что раз ты действительно всего этого не хочешь — выкинь кольца в море и не морочь себе голову.
Аньель с облегчением выдохнула и улыбнулась.
— Поднимайся, егоза, я расскажу тебе, что всех нас ждет, — он махнул рукой, приглашая ее, а сам отстранился от бортика и ушел.
На середине трапа Аньель остановилась и замахнулась.
Всего лишь выкинуть кольца и больше об этом никогда не думать.
Она ведь всего этого не хотела. Ее заставили надеть свадебное платье, заставили взять кольца, заставили прилететь сюда. Она же не хотела, правда?
Нужно просто выкинуть кольца.
Вышвырнуть.
И забыть об этом. Не морочить себе и ему голову. Она ведь в глубине души не хотела, верно?
Аньель медленно опустила руку и раскрыла ладонь перед собой. Фыркнула козьим носом, провела пальцем по шершавым граням. У всех в империи кольца сперва были такие, а со временем стирались, становясь гладкими. Наверное, это что-то значило, но она понятия не имела, что именно.
Прислушавшись к своим мыслям, козочка спрятала оба кольца в поясе платья.
#32. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля
Всезнающий и всемогущий очнулся, почувствовав прикосновение рук на шее. Не открывая глаз, ощутил весь мир целиком и себя в нем. Глубокую ночь, летний теплый ветер, молодую траву. Ноги, сжимающие ребра. Бедра, давящие на грудь. Руки, смыкающиеся на шее.
— Зачем ты душишь меня, радость моя? — тихо произнес он, открывая глаза.
Она не ответила. Только приподнялась, сильнее надавив на руки.
— Я могу говорить, не используя голосовые связки, — голос его звучал отовсюду, казалось, из самого воздуха, от неба, пространства, плоти. — И ты знаешь об этом.
В ее глазах, казалось, было больше звезд, чем на небе. Но взгляд был совершенно незнакомый. Проблески его он видел лишь иногда и не придавал им значения.
— Зачем ты душишь меня? — спокойно повторил он. — Я не могу умереть, радость моя.
Она молча смотрела ему в глаза, наклонив голову к плечу. Выбившаяся из кос прядь упала на лицо, испортив образ. Самсавеил поднял руку и аккуратно убрал ее за ухо. Так его Ева снова была прекрасна.
— Ты злишься, радость моя, — понял он, прикоснувшись к ее щеке. — Ты боишься.
Ева не ответила и на это, продолжала держать его за горло и пристально смотреть в глаза, не моргая.
— Это потому, что я понял, как сделать тебя бессмертной? — он положил руки поверх ее, погладил по грубому панцирю перчаток. — Мне всего лишь нужна одна вещь из моего Райского сада.
Длинные пальцы впились в плоть, сжали глотку, перекрывая воздух. Но всемогущему не требовалось дышать.
— Обещаю, я никогда тебя не обижу, — он успокаивающе гладил ее по рукам, пытаясь понять, что творится в ее голове. Проникать в мысли опасался, зная, нутром чуя — почувствует и не простит.
— Ты никогда не поймешь, что такое настоящее бессмертие в вечности. Ты никогда его не познаешь. Ты вне его, — твердо произнесла она.
— Но я не могу умереть, так уж вышло, — он болезненно улыбнулся и нарочно поднял голову повыше, чтобы душить его было удобнее.
— Так вышло? — она вскинула брови. — Ты не можешь умереть лишь потому, что я разделила с тобой проклятие бессмертия.
— Ты знаешь? Ты помнишь?! — он переменился в лице. От удивления побледнела кожа, округлились глаза, зрачок в черных глазах расширился, заполнив собой радужку.
— Я все помню. С того самого дня, как Люция привела меня к тебе, — горько усмехнулась она.
— Это невозможно. Ты не можешь помнить все. Свои жизни, но не более того, — хмыкнул он и снова расслабился, уверенный в своей правоте. Он же сам все контролировал, перекрывая фрагменты ее памяти.
Она нависла над ним, упершись руками в шею. Волосы соскользнули с плеч, оттянулся ворот плаща и платья, обнажая белоснежные ключицы и шею в черных прожилках вен.
— Ты правда так думаешь? Я помню, как ты призвал меня к ответу. Я помню, как забрала тебя из жизни в свое ничто. Я помню, как ты кричал, что колесо судьбы ломает жизни, а я — чудовище и монстр, не умеющий любить людей, — тихо-тихо говорила она. Медленно-медленно. Подрагивала кожа у спиленных хелицер, билась вена на шее.