Ева молчала.
— Миллионы агоний — это чудовищно, Ев, — выдохнул он и покачал головой. — Я потому и призвал тебя тогда к ответу. Я думал, если скажу тебе, ты все исправишь, а ты просто меня на свое место поставила. Я думал, ты, спустившись в свой мир, все изменишь, но ты почти ничего не изменила, все осталось по-старому. Маленьким адом, которым я почти не умел управлять, даже не знал, что делать. Я просто оставил, как есть. Я выбрал свое счастье, отказавшись исправлять твои ошибки, я выбрал быть с тобой. Но ведь мир остался прежним. Страдания ужасны. Мир, в котором есть боль — отвратителен. Так не должно быть, это неправильно.
— Не относись к этому, как к чему-то плохому. Агонии прекрасны — они делают картину мира полной. Без боли нет радости. Без горя нет счастья, — пожала она плечами, игнорируя многое из сказанного им. — Не окрашивай все в черное и белое. Оно не имеет цвета.
Вместо ответа Самсавеил ущипнул ее за бедро. Ева вскрикнула от боли и дернулась, вставая.
— Чего ты кричишь? Радуйся. Без боли нет радости, — нахмурившись, процедил сквозь зубы Самсавеил. — Агонии прекрасны, — повторил он и провел рукой по ее ноге. Плоть разошлась кровавой раной до кости, от крика Евы заложило уши. Он провел рукой обратно, закрывая порез и унимая боль.
Ева дрожала всем телом, до крови вцепившись в его плечо. Слезы лились, дышала она только урывками.
— А теперь повтори, что ты сказала, — холодно бросил Сэм, разжимая ее пальцы и закрывая раны на порезанном плече. Ева пыталась дышать, пот лился по вискам. Молчала. — И не говори после этого, что так должно быть.
— Никто не хочет чувствовать боль, — прохрипела она и провела ладонями по лицу, успокаиваясь. — Никто не хочет страдать, умирать от голода, ран, болезней, горя. Никто. Но это не значит, что нужно отказаться от этих чувств. Они ужасны, но они нужны.
— Мне повторить? — он занес руку над ее ногой и пристально посмотрел ей в глаза. Выжидающе.
— Тебе мало жизней и судеб, которые ты уничтожил, пытаясь обладать мной? — ухмыльнулась она. — Мало? Хочешь сделать больно и мне? Уничтожить меня?
— Но это было нужно. Без их судеб я бы не добрался до тебя, я бы не смог тебя любить. Это было необходимо, — он протянул руку, желая погладить ее по лицу, но Ева расхохоталась и отстранилась.
— Лицемер. Миллионы агоний — чудовищны. И чтобы быть любимым самому, ты пожертвовал очень многими. Ради одной меня, ради тринадцати лет счастья ты заставил страдать тысячи людей, — она с усмешкой смотрела ему в глаза и цедила слова, которые буквально обжигали. — Ты обвинял меня в том, что я не умею любить людей. А умеешь ли ты?
— Но я же делал это ради тебя, — опешив, повторил он.
— Ради себя. Ты никогда не спрашивал, нужно ли оно мне. Ты хотел быть любимым сам. Ты хотел, чтобы кто-то, например, бог, любил людей. Чтобы я любила людей. Не важно. Но у тебя есть возможность их любить. Я дала тебе ее. А что делаешь ты? Ради какой-то женщины причиняешь боль миллионам.
— Ты — не какая-то женщина! — воскликнул он, хватая ее за руки.
— Какая-то, Сэм, какая-то. Ты ненавидишь всех их, ты заставляешь их страдать, ты делаешь им больно, — она качала головой и грустно смотрела на него. — Но ведь забрал у меня мой же мир, чтобы из колеса мучений сделать его раем без страданий. И где этот рай? Где? Его здесь нет, Сэм. Потому что ты их совсем не любишь.
— Ты просто не знаешь, как я могу ненавидеть. Как я могу заставить страдать. И какую боль я могу причинить, — процедил он сквозь зубы. — Ты просто не знаешь. Показать?!
— Я верю тебе, — она медленно кивнула и наклонилась к его лицу. — И я люблю тебя, — нежно поцеловала, погладила по щекам. — Но, пожалуйста, не люби меня больше.
Сэм непонимающе посмотрел на нее, покачал головой. Такой перемены он совсем не ожидал.
— Ты причиняешь им всем боль, когда любишь меня. В следующей жизни, я молю тебя, не люби меня. Лучше ненавидь! Только не люби.
— Ты о чем?! — побледнев, тихо спросил он. Она слабо улыбнулась и повторила свои слова. — Ева! Не смей! — он резко сел, и она оказалась на земле между его ног.
— Не люби меня, — она встала на колени и обняла его за шею. — Не люби меня в следующей жизни.
— Почему ты говоришь о следующей?!
— Не люби меня в следующей жизни. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля.
В мгновение ока мир погрузился в кромешную тьму.
— Ты не можешь знать эти слова, — дрожащим голосом произнес он. — Ты не можешь.
— Я помню все, — она поцеловала его в шею, запуталась пальцами в волосах, прижала к себе. — И я всегда буду любить тебя. Всех. Если ты не можешь.