Самсавеил медленно прошел мимо него по пирсу, коротко огляделся, будто тоже искал Изабель, и, найдя ее, взмыл в небо. А Раун вздохнул с облегчением.
— Как ты? Где ты? — шептала Люцифера в море, и теплый ветер уносил ее слова в океан, будто обещая передать и принести потом ответ.
Лодочка мерно покачивалась на волнах, удаляясь от берега. Чернота за бортом становилась все гуще, алый закат кис в небе, теплыми лучами скользя по деревянным доскам, темной форме и сложенным лебединым крыльям. Императрица нежилась в них, подставляла лицо, сквозь веки чувствуя ласковое и теплое прикосновение.
Она скучала. По Нойко, с которым не могла даже попрощаться. По Еве, на которую в глубине души была обижена. О паучонке знали все. Какой-то кузнец, какая-то коза, дети Химари. Все они знали, что она вернулась, где она. Они видели ее своими глазами, говорили с ней. Но к своей любимой фурии таракань так и не пришла. И к любимым кошкам — тоже. Она не дала знать, когда вернулась. И теперь где-то жила, где-то была, но снова пряталась. Люция чувствовала себя абсолютно ненужной, абсолютно пустой.
На нос лодочки приземлился крылатый. Лодку качнуло, борта хлебнули воды и замерли. Императрица недовольно поморщилась и открыла глаза. Самсавеил стоял к ней боком, что-то пряча на руках и в крыльях.
— Нойко ушел, — первой нарушила повисшую тишину Люцифера.
Самсавеил кивнул, зная об этом и без нее.
— А я вот, — она приподняла череп, что до этого крепко держала на коленях, — нашла это.
Всемогущий бегло посмотрел на ее находку, затем с некоторой тоской перевел взгляд на кладбище края Осьминогов. Тяжело вздохнул, но не проронил ни слова.
— Что я значу для тебя? — горько прошептала Люцифера и стиснула черепушку в руках.
Он в ответ пожал плечами, не зная, что ей ответить.
— Я хочу честный ответ, я не боюсь его, — она подняла на него глаза.
— Ты — единственная ниточка, связывающая меня и Еву, — медленно произнес он.
— Я — твое дитя.
— Меня это не волнует, — честно признался он, отворачиваясь. — Меня волнует лишь то, что ты можешь ее вернуть. А я не могу.
Люцифера горько усмехнулась и, нянча черепушку, без слез заплакала. Белоснежные крылья затряслись, осыпая нежный пух и старые перья.
— Я никогда ничего не значила для всех, кто смел именовать себя моими родными, — прошептала она. — Мой клан даже не кинулся меня спасать во время пожара. Мерур меня спас. Спас и, назвавшись вторым отцом, продал ангелам. Я не нужна была Хоорсу. А тебе, — она посмотрела на него и покачала головой, — тебе и подавно.
— Ты ждешь от меня извинений? — резко бросил он.
— Нет, ничего я не жду — надоело. Просто признаю, что я никому не была нужна. Чужим — да. Родным — нет.
— Я не чувствую в этом своей вины. Если бы у тебя было…
— Я знаю, — перебила она его и шмыгнула носом, успокоившись. — Я знаю, что без этого я была бы не я и Еву бы к тебе не привела.
— Вот видишь, — кивнул он и слабо улыбнулся.
— Тогда зачем ты здесь? Почему ты прилетел? — Люцифера искоса глянула на него, ожидая объяснений.
Самсавеил спустился с носа лодки и, подойдя к Люции вплотную, наконец показал свое сокровище. Бережно передал в руки, не говоря ни слова.
Младенец спал, сладко посапывая в собственных крыльях. Таких маленьких херувимов Люция не видела никогда в жизни. Даже ангелов в таком возрасте не существовало. Четыре крыла, все в нежнейшем пуху, и то лишь местами, будто ощипанные, смотрелись скорее нелепо. Россыпь паучьих глаз и закованные в черную броню кисти рук и стопы напоминали о самой Еве.
— А где его мать? — с тревогой спросила Люция, укладывая крылья и прижимая спящего младенца к себе.
— Ева умерла, — коротко отозвался Самсавеил.
— А от меня ты чего хочешь? — нервный смех выдал шок. — Чтобы я забрала к себе твоего ребенка?
— Да, именно за этим я и пришел, — всемогущий выпрямился и обернулся к солнцу, последними лучами едва касающемуся его. Перевел взгляд на скалу у кладбища в поисках одного отдельного огонечка в память о русалке. Но там больше ничего не горело, и он усмехнулся своим мыслям. — И раз ты согласна, то я скоро доставлю их тебе.
— Их? Сколько паучьих херувимов? — насупилась Люция.
— Сто восемь, — отозвался Самсавеил.
И Люцифера расхохоталась.