— Но?
— Но ты же на моем пути поставил одну дикую фурию, сумасбродную девчонку, которая, казалось бы, ничему не может меня научить, — она широко улыбнулась, обнажив львиные клыки.
Самсавеил непонимающе нахмурился, не желая заглядывать в ее мысли.
— Моя жизнь из-за тебя — сама ужасная из всех, самая чудовищная, полная боли и потерь, — грустно вздохнула кошка. — И она же — самая прекрасная из всех. Потому что иной у меня нет.
— Это ее слова, — поморщившись, отозвался Всезнающий.
— Именно так. Я не виню тебя в моей судьбе, хоть и большая часть ее — твоих рук дело, твоей воли, — она сложила руки на коленях, вспоминая все, что пережила. Остановило ее только ощущение жалости к самой себе — непозволительная роскошь.
— Но почему же ты так заботишься обо мне? — вернулся он к своему вопросу.
— Потому что, — она набрала в грудь побольше воздуха, словно ответ был для нее непростым, — потому что ты самый несчастный человек на свете.
Самсавеил вздрогнул, а Химари продолжила.
— Твоя бесконечная судьба, пожалуй, самая трагичная из всех, — она осторожно протянула руку, заметив, как он сгорбился, словно ее слова легли ему на плечи и придавили к земле. — А все несчастные души нуждаются в любви и ищут ее изо всех своих сил, — она провела пальцами по его длинным черным волосам, словно расчесывая их. — Вот, почему я делаю это.
— Из жалости? — просипел он, сжимая виски руками.
— Из понимания твоей боли и принятия тебя. Ты не чудовище, — она встала на колени и бережно обняла его, прижав к своей груди, — ты самый несчастный из людей. Ты тот, кто от слабости стал всемогущим.
Он молча уткнулся в ее плечо, чувствуя жар звериного тела, подпитываясь ее теплом, и закрыл глаза. Перетянул ее, хрупкую и маленькую, на свои колени и крепко обнял.
Львица что-то убаюкивающе мурчала, ласково гладила по волосам и крыльям, покачивалась вместе с ним. И Самсавеил впервые за тысячелетия уснул.
— Это правда он? — с сомнением спросил Верховный шисаи, отдавая бо Ясинэ Самсавеилу.
Всемогущий кивнул и, положив ладонь на россыпь кристаллов, о чем-то задумался. Прозрачные камни почернели, будто разом впитав тьму — ни блика, ни отсвета. Самсавеил провернул их и медленно извлек из бо клинок.
Ослепляюще яркий свет заставил присутствующих Хайме и Химари отвернуться и, зажмурившись, закрыть глаза руками.
— Это именно он, — удовлетворенно хмыкнул серафим и вернул меч в ножны бо. — Один из артефактов Евы.
— Я никогда не видел его таким, — Хайме тер глаза, пытаясь вернуть зрение, но способность видеть возвращалась очень медленно. — Сколько я себя помню, он считался ритуальным, но никак не боевым.
Самсавеил усмехнулся и, перекинув перевязь под него через плечо, спрятал бо под крыльями.
— У него свои особенности и тайны.
— Я видел на фресках, искал даже, — усмехнулся кот и обернулся к Химари, с тревогой заглядывая в глаза — цела ли? — Но никогда не думал, что он всегда был у меня под носом.
— Потому и был, чтобы вы его сохранили, не используя, — кивнул всезнающий. — Теперь сердце.
Хайме остался в арсенале, а Химари, поманив Самсавеила рукой, поспешила к храму.
Сердце Евы, запертое в ларце, служило источником для самого храма, подпитывая его изнутри. И глубоко в недрах гор оно иногда замирало, когда в нем не было необходимости, и ждало своего часа.
Вот и теперь, когда Самсавеил пришел к нему, оно не давало и капли священных вод. Сложные путы из лиловой энергии крепко держали ларец, контролируя, а сами тянулись куда-то наверх, на поверхность, и непрерывно шевелились. Самсавеил проследил за ними и нашел конэко Тору, увлеченно избивающую манекен из соломы. Не проблема.
— Береги глаза, — только и произнес всемогущий.
Химари послушно зажмурилась и отвернулась. Меч сверкнул белой сталью, и лиловые путы опали. Не успел поток хлынуть по горной породе, как Самсавеил подхватил ларец, прижал к себе, и все прекратилось. Он медленно вернул меч в ножны бо и закинул на спину.
— Что теперь будет? — тихо спросила Химари, пропуская его обратно к выходу.
— Ты не хочешь знать ответ, — покачал он головой.
И она больше ничего не стала спрашивать.
На вершине горы, что, возвышаясь над кошачьим храмом, прятала его, Самсавеил решил остановиться. Место было, определенно, подходящим.
Он положил бо у камня, поставил рядом ларец и, раскрыв его, достал Евино сердце. Крепко стиснул в пальцах, едва не ломая, и поднялся.