Ах, как обрадовался доктор Мьонн, когда на следующий день Грин засунулся к нему и полюбопытствовал, о чем хотелось бы узнать почтенному целителю!
Вся биохимия, вся электроника, вся волновая графика, доступные почтенному доктору, были брошены полное сканирование одного несчастного неосторожного кошака.
Ласково забирая кровь и слюну на анализ, опутывая Грина проводочками, засовывая его под рентген и ультразвук, Мьонн не переставал восторженно, увлеченно кудахтать о том, как несказанно он счастлив получить, наконец, такой уникальный, небывалый материал, как важно знать внутреннее строение самого Грина, и какая удача, что Грин так любезен… пройдите, пожалуйста, еще вот сюда и встаньте тут, я закреплю пару зажимов и вот сейчас проконтролируем давление…
Грин совершенно потерялся от такого напора. Кусаться и царапаться он не мог, это было несолидно и со статусом мага несовместимо, а как еще вежливо и одновременно решительно избавиться от радостного доктора? Мог бы помочь Тесс, но Грин первые два дня откровенно стеснялся, к тому же Мьонн не переставал твердить о том, какой неоценимый вклад в науку Грин вносит самим своим присутствием, и как он, Мьонн лично счастлив от исследований такого феномена…
"Феномен" ощущал себя мухой, запутавшейся в паутине, и уже чуть ли не вслух думал, что человеком и правда было бы проще.
— Мастер Тесс, — сказал сфинкс, глядя на очередную вечернюю вьюгу в широкое окно, — скоро мне придется уйти ненадолго, в ночь. Свечу ставить не надо, я думаю, что вернусь. Но на всякий случай, если вдруг так случится, что к следующему вечеру меня не будет, передайте мои извинения полковнику Морану.
Вы можете пойти со мной, если хотите. Но я буду искать ту, которая надела на меня шкуру, в Безлунную ночь ее еще можно встретить на земле. И я не знаю, что может случиться во время поиска.
Тесс, которого так и тянуло нахохлиться одеялом от одного только вида метели в окне, еле удержался от вопроса, пойдет ли Грин, если погода не улучшится, и спросил серьезно:
— Как будет лучше — если я присоединюсь к вам или если останусь там, где не помешаю своим незнанием чего-то нужного?
— Лучше, если вы останетесь там, где я не буду за вас тревожиться, мастер Тесс, — ответил Рон. — Вы не помешаете незнанием, просто придется бродить по зимней погоде, а здесь легко заболеть. Вы хотели сшить мне капюшон, помните? Я тогда зря отказался.
— Кто ж знал, где мы окажемся. А капюшон и сейчас не поздно сообразить, уверен, здесь без труда помогут утеплиться, если сообщить о проблеме.
— Нет никакой проблемы, мне не хотелось бы ничего брать от людей на базе, — покачал головой Грин, — А от вас я бы с удовольствием что-нибудь бы взял на память. Как тогда — фонарик. Я ведь ей его подарил, знаете? Ваш фонарик — подарил Старухе. А вы про него забыли, да?
— Вы так говорите, будто все-таки собираетесь не вернуться, — поежился Серазан, особенно остро ощущая нехватку пледа на плечах. — Что же до фонарика, то я о нем даже не думал с тех пор. Учитывая, в каком виде вы вернулись, я бы скорее удивился, если бы вы пришли с фонарем в зубах или между крыльев. Старуха приняла подарок?
— Видимо, он ей понравился, — кивнул Рон и, заметив, как зябко поежился Тесс, приподнял крыло. — Вам холодно, мастер?
— Физически — нет, но как представлю, что вы отправитесь — ночью, зимой, в мороз, в метель или в то и другое — на ваши поиски… — немного грустно улыбнулся Тесс, наклоняя голову с вопросительным взглядом под крыло. — Впрочем, просить вас остаться и никуда не ходить не хочется — даже если и не знал бы, что этого делать не надо.
— У меня шерсть, — успокаивающе пояснил Грин, — Шерсть и перья. Я не замерзну. Побудьте сейчас немного рядом, мастер Тесс. Мне тепло в лесу, но очень холодно здесь.
— Почему? — Серазан перебрался под крыло, отметив про себя, что, кажется, ему там вполне уже уютно и привычно. — Виноваты обстановка или люди?
— Мне чем дальше, тем больше кажется, что я ввязался сгоряча не в свое дело, — признался Грин, с удовольствием впитывая человеческое тепло. — Не в первый раз, но я потащил вас за собой. Вам без меня тут ничего не сделают?
— Нет, что вы, — удивился Серазан. — Я же ветеран, больной, да еще и изгнанник по доброй воле… Меня не тронут, если только я не стану угрозой настолько серьезной, что мои действия будут опасны не только им самим, но и тем, кто ждет их на Мабри. Но я ведь всего-то навсего простой отшельник… Не беспокойтесь, и тогда мы разберемся как-нибудь и с делом. От него если не половина, то хоть треть уже сделана, своим чередом сделается и остальное.