Второй помощник прочистил горло, покраснев, когда мы все взглянули на него.
– Извините, это всего лишь мое второе… э-э … убийство. Но могу ли я задать один вопрос?
Судмедэксперт округлил глаза, но его скорее впечатлило, а не рассердило вмешательство помощника.
– Именно спрашивая, мы учимся. Постарайтесь найти интересный вопрос.
– Если речь идет о насилии, то миссис Уилкинс, вероятно, тоже подвергалась ему: тогда почему же убийца расправился и с ней?
– Напомните мне об этом, когда мы вернемся в машину. Это заслуживает поощрительной конфетки.
Патологический юмор; у федералов такой не в чести.
– Если речь идет о насилии, – ответил Эддисон, – а нам еще предстоит обсудить это, – но если все-таки так и есть, то убийцы такого типа, как правило, считают мать соучастницей, даже если она и сама жертва. Она не защитила своего ребенка. Должна была знать об этом, но не остановила – либо полагая, что не сможет, либо предпочла не вмешиваться, надеясь облегчить собственную участь.
– Когда я по воскресеньям навещаю родителей, – откликнулся юный помощник, – то мама обычно интересуется, узнал ли я что-то новое за прошедшую неделю. Видно, придется начать врать.
– Подыщите новые факты в вашем ежедневнике, – посоветовал ему Эддисон, – я серьезно.
– На улице стояли какие-то соседи, – вставила я. – Упоминал кто-то из них, что слышал выстрелы?
Детектив покачал головой.
– Многое прояснится, когда извлекут пули, но тут, похоже, пользовались каким-то глушителем. Может, в мусоре обнаружится простреленная картофелина… Соседи упоминали о криках, однако для данного дома это довольно частое явление.
– Детские крики?
– Ты думаешь, – ехидно глянув на меня, уточнил Эддисон, – что Ронни молча стоял и смотрел, как убивают его родителей?
– Он не сбежал с моего крыльца. Когда убийца оставила его там, он мог зайти в любой другой дом и попросить помощи, но мальчик остался именно там, где его посадили. Кстати, взгляните на ковер: разве есть хоть какие-то следы сопротивления в том месте, где он, должно быть, стоял?
– Если б он хоть раз признался в службе опеки, что с ним происходило, то его, вероятно, не стали бы отправлять обратно домой, – Эддисон поскреб подбородок, – поэтому вполне вероятно, что, защищая отца, его приучили молчать. Кто-то достаточно влиятельный, кому он, вероятно, привык подчиняться, убедил его не говорить о насилии.
– Несчастного малыша, вероятно, ждут годы психотерапии, – заметил судмедэксперт.
– Неужели место этого преступления напомнило вам одно из прежних дел? Или вашей группе известно одно из подобных преступлений, которое передали в другое ведомство? – спросил Миньон.
– Не припомню ни одного, – ответил Эддисон, – но на всякий случай мы всё проверим и сообщим, если что-то обнаружится.
– А не встречалось ли вам нечто подобное? – спросила я, переводя взгляд с Эддисона на Миньона. – Не считая следов крови, картина вполне ясна. Простой, эффективный вход и выход вместе с ребенком. Явно заранее спланированный, учитывая характер соседских отношений. Похоже на то, что это не первая расправа, и если так, то какая еще чертовщина будет ждать нас дальше?
Миньон с прищуром глянул на меня, встопорщив усы.
– Вот уж благодарю… Разве эта ночка не похожа на жуткую чертовщину?
– Матери научили меня делиться мыслями.
Сбылись предсказания Эддисона – мы покинули этот дом почти в четыре утра. Один из полицейских сложил наши бахилы в пакеты для улик – на всякий случай – и отметил в журнале время нашего ухода. Округа продолжала спокойно спать, пространство за домом тускло освещалось горевшим на отдаленном крыльце светильником и парой уличных фонарей. За домом по другой стороне улицы маячил тесный ряд деревьев, а я так вымоталась, что от одного их вида у меня по спине побежали мурашки.
Как это разумно, что на моей улице нет никаких деревьев, только широкие газоны…
Эддисон слегка подтолкнул меня плечом.
– Держись. Через полчасика уже встанет Марлен, и мы можем составить ей компанию.
– Мы собираемся оккупировать кухню Вика…
– Дом – Вика, а кухня – Марлен.
– … и надоедать его матери, пока он не проснется?
– Именно таков мой план. А что, как ты думаешь, она там будет готовить?
Не имеет значения – все будет потрясающе, тем более что давешний ужин остался в какой-то другой жизни. Прислонившись к дверце машины, я разглядывала темные кроны деревьев. Оттуда не доносилось ни звука, и казалось странным в итоге обнаружить, что деревья так молчаливы. Странно и пугающе.