– Правда? – Она переместилась к столу и присела на краешек, откуда могла видеть кухонный стол. – Приятно слышать, что они не стали ябедничать.
– Они вовсе не испуганы, либо испуганы настолько, что боятся слово вымолвить. – Вик перевернул бекон и, вооружившись кухонной спринцовкой, откачал лишний жир. – В трудном положении все напрашиваются на неприятности.
Понимала Стерлинг или нет, но Вик специально отвлекал ее, давая возможность выговориться в шутливой манере. В обычной ситуации она могла бы все понять, хотя Хановериан поступал так с каждым из нас, если мы страдали. Это один из его талантов: позвольте мне отвлечь вас, позвольте заполнить тишину, пока вы не решите, что вам нужно высказаться.
Мы подкрепились поздним завтраком и, когда Вик уехал домой, чтобы заняться своими рутинными домашними делами, отправились на пробежку, а потом, приняв по очереди душ, прикончили все запасы горячей воды. Мы умыкнули Стерлинг в среду прямо с работы, поэтому она не удивилась, когда мы, захватив наши сумки, затащили ее в машину Эддисона.
Во время поездки я вздрогнула, когда мой мобильник загудел, приняв какое-то сообщение. К счастью, мне написала Прия, а не Холмс.
«Вы управились с Элизой?»
«Да, мы управились с ней».
«Спасибо».
Три года назад, когда Прию преследовал маньяк, убивший ее сестру, Стерлинг работала в группе денверского отделения – вместе с Финни, бывшим коллегой Вика, и с третьим членом их группы агентом Арчером, которому поручили охранять Прию и выследить этого убийцу. Отчасти из-за выборов, сделанных в той последовательности событий, а в основном из-за повторения тех же ошибок в другом деле Арчер больше не является агентом ФБР. Несмотря на его тупость, а возможно, именно благодаря ей Прия и Стерлинг сблизились и продолжили общение после окончания расследования того преступления.
Прия обрадовалась, когда Вик и Финни тайно сговорились перетащить Стерлинг в нашу группу. Меня не удивило бы, даже если она знала, чего это стоило или чем вызваны сегодняшние страдания. Ведь сама Элиза сказала, что Прия – славная девчонка.
Когда машина остановилась перед только что открывшимся баром, Стерлинг одарила нас косой улыбочкой. Этот бар считался наиболее тихим в нашем городке – там обычно собирались дружеские компании, чтобы немного выпить и провести пару часов за веселыми разговорами; в такого рода заведениях не приходилось перекрикивать бьющую по ушам музыку или вопли толпы других клиентов. Я направила Стерлинг к полуприватной кабине в углу салона, а Эддисон пошел к барной стойке сделать первый заказ и предупредить барменов, что в итоге мы отвезем ее домой.
– Сама не понимаю, отчего я грущу, – внезапно заявила она к началу третьего часа, – ведь я даже счастлива-то с ним не была.
– Тогда почему ты собралась за него замуж? – спросил Эддисон, сдирая влажную, скособочившуюся этикетку со своей бутылки пива.
– Моя мама была на седьмом небе от счастья, когда он попросил моей руки. Он сделал предложение в ресторане, пригласив туда наших родителей, и все таращились на нас… пафосное получилось зрелище. – Стерлинг хмуро взглянула на свою блестящую рюмку с синим ликером и залпом выпила ее, не поморщившись. – В общем, понимаете, я почувствовала, что не могу отказать ему во всеуслышание. К тому же наши матери так обрадовались, сразу начали строить грандиозные планы, и всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом, уверяли меня, что это просто нервы, что для невесты естественно беспокоиться и что я просто… Все остальные были ужасно рады, и я подумала, что, может, просто сама пребывала в заблуждении.
Очередной поднос с рюмками «Кюрасао» и бутылками пива дополнился тремя стаканами воды, поскольку мы не стремились напоить ее до смерти.
– Он заявил, что если я поеду в Вирджинию, то поеду одна, и я сразу испытала грандиозное облегчение, – продолжила Стерлинг немного позже, будто и не заметив, что минут двадцать или тридцать мы потягивали напитки в компанейском молчании, – словно проблема наконец обрела такую реальную весомость, что я сумела заметить и ее саму, и ее причину, и никто уже не мог мне сказать, что я ее выдумала.
– Но потом они подумали, что тебе стоило бы остаться, и тогда все будет по-прежнему хорошо? – предположила я.
Элиза кивнула с несчастным видом.
– Но почему же мне так грустно?
Поскольку всегда грустно осознание того, насколько высока цена, – впервые осознавая, какой высокой цены требует от нас эта работа, мы долго страдаем, сердце кровоточит неделями, месяцами… естественно, это повод для грусти.
– Потому что те двери закрылись, – не собираясь озвучивать свои мысли, ответила я, – и нам еще может не хватать того, что осталось по другую сторону, даже если мы сами предпочли уйти.