— Дерьмо. А что…
— На Ханне ни царапинки.
Людвиг улыбнулся. О ней стоило спросить с самого начала.
— Всё, спи.
— Тебе бы самому поспать, Эйни.
— Если бы была возможность, — нордер вздохнул.
Дверь открылась, и они посмотрели на вошедшую. Ханна улыбнулась, но её печальные глаза блестели. Оба глаза.
— Проверю раненых, — Эйнар поднялся и ушёл.
Бросил его одного. Людвиг смотрел на Ханну и чувствовал, как накопленная решимость уходит. Он опять слабенький и всего в шаге от того, чтобы зарыдать. Она села на край матраса.
— Всё будет хорошо, Эммерик.
Слёзы брызнули из глаза. Она даже не знает его настоящего имени. Но больше лгать нельзя. Она должна знать правду, чем бы это ни закончилось. Хуже не будет.
— Не Эммерик, — сказал он. — Меня зовут Людвиг. Я рыцарь… рыцарь Огненной кавалерии Эндлерейна. Красный плащ.
Ханна не ответила. Эти секунды длятся как часы, но Людвиг только рад, ведь она ещё рядом. Сейчас она уйдёт и все узнают правду. Пусть. Тогда боль прекратится.
— Почему ты тут? — спросила Ханна.
— Я пытался пробраться к своим. Но не смог пройти мимо… столько зла совершил… я хотел его искупить… — слёзы продолжали бежать. — Я боялся… я трус. Это всё моя вина. Я лишь хотел…
— Тише.
Она легла рядом. Он почувствовал её тёплое дыхание.
— Это наша вина. Это мы совершили зло и расплачиваемся за него. И тебе тоже пришлось, хотя ты тут ни при чём.
— Почему?
— Не надо слов. Спи и набирайся сил.
— Я боюсь засыпать, — Людвиг всхлипнул.
— Я посторожу твой сон, — прошептала Ханна ему на ухо, отчего по телу пошла приятная дрожь. — Людвиг?
— Да?
— Ты искренен. В отличие от всех. И меня. Поэтому ты так нам нравишься. Теперь спи.
Он хотел ещё поговорить, но в её объятиях всё стало неважным. Он уснул.
* * *
Умерло ещё двое. Один из них — парень, что постоянно выбивал себе плечо. И который принёс пиво за час до боя. Раненые лежали на подстилках и смотрели на Эйнара, но он ничем не мог помочь, слишком мало он умел. Не может вернуть глаз Людвигу. Не может помочь раненым выжить. Не смог спасти Ульфа и Берну. Погубил Хенрика.
— Почему он умер? — закричала незнакомая женщина и ударила по щеке.
Лицо онемело и тут же прилетела следующая пощёчина. Эйнар не сопротивлялся. Уцелевшие жители собрались вокруг. Сейчас начнутся обвинения, что не смог спасти всех. Но он ошибся.
— Успокойся! — сказала жена бородатого лесоруба, держа кричащую за руку. — Он не виноват, что твой муж погиб. Никто бы не смог его спасти.
Они обнялись и долго так стояли, рыдая. Муж одной умер только что. Муж другой, тот весёлый бородач, которому Эйнар лечил руку, погиб в бою. Вспомнился вкус мясного пирога, что парочка принесла в благодарность.
— Спасибо вам, — пробормотал какой-то человек с перевязанной бедром.
Эйнар даже не помнил его, настолько всё смешалось в памяти. Перед глазами стояли эти две женщины, утешающие друг друга. Он сел на скамье снаружи. Кто-то подал миску с похлёбкой. Кажется, это была жена старосты. Странно, что не ругалась.
Эйнар не знал по именам почти никого из жителей деревни. Большинство из них раньше смотрели на него с холодом. Но сегодня, когда все должны начать его ненавидеть за то, что он не спас умирающих, всё изменилось. Будто он им небезразличен. А они ему. Но скоро начнётся последняя атака, которую никто не переживёт.
— Ох, ну мы и в дерьме, — сказал рыцарь Дитрих, подходя ближе. — Вроде победили, а кажется, что проиграли. Говорят, в Старом мире для такого было целое выражение, но я его не помню.
Рыцарь-предвестник хромал сильнее обычного. Стальной панцирь погнут в нескольких местах, а флаг сзади надломлен. Дитрих так и не почистил булаву. Кровь засохла, к стальному зубчику прилип длинный волос.
— Как сэр Эммерик?
— Жить будет. Но один глаз ослеп.
— Жаль. Он совсем молодой, хоть и прошёл через многое. Говорят, что шрамы красят мужчину. Но это ложь. Я зайду к нему.
— Он спит, — сказал Эйнар. — Ему надо отдыхать.
— Да, точно, не подумал. — старый рыцарь смутился. — Без него нам будет тяжко. Но вы себя хорошо показали. Много плохого слышал о нордерах, но вы достойный человек.
Ветер доносил молитву слепого проповедника. Кладбище у деревни расширялось. Сначала там были упокоены погибшие от ран островитяне, брошенные своими. Потом туда положили скелеты из убежища, а теперь хоронят лесорубов и разбойников, всех вместе. Мертвецы хорошо ладят с другими мертвецами. Почему живые так не умеют?
Эйнар поставил пустую миску на скамью. Поел, даже не чувствуя вкуса. Пора проведать Людвига. Вряд ли получится застать их с Ханной на чём-то постыдном, не в том они состоянии.
— Как молодой господин? — спросил староста, перегораживая путь.
— Жить будет.
— Хвала Спасителю! — воскликнул мужчина. — Мы молимся за здоровье милорда день и ночь. Если бы не он… Спаситель послал его к нам, несмотря на наши грехи. Его и вас.
— Меня?
— Да, вас, господин Губерт. Мы о вас плохо думали, а вы стольким помогли. Без вас было бы хуже. Спасибо вам и простите.
Староста снял шляпу. Ульрих, так его зовут. Нужно запоминать их имена.
— Пожалуйста, — сказал Эйнар. — Я пойду.
— А моя дочь с ним?
— Если ты что-то хочешь ей сделать, то…
— Я просто хочу ей добра. Если она так выбирает, это её решение. Скоро всё закончится, и они расстанутся навсегда. Но это её решение и наша боль. Храни вас Спаситель, господин.
Староста махнул шляпой и ушёл. Эйнар посмотрел ему вслед. Ульрих прав. Скоро всё закончится, так или иначе.
Они ждали нападения остаток дня и всю ночь. Разбойники не появились, но в том, что они нападут ещё раз, теперь никто не сомневался. Утром Дитрих пришёл к Людвигу проводить совет, вместе с несколькими селянами, наиболее умелыми в бою. Эйнар менял повязку и остался.
— Разбойники потеряли больше половины, — сказал Дитрих. — Но их всё равно слишком много.
Людвиг терпел, пока Эйнар промывал ему рану. Рыцарь даже улыбался, когда говорил с остальными. Они немало этому обрадовались, но Эйнар видел, чего это стоит парню. Людвиг протянул руку, пытаясь взять кружку с отваром, но пальцы начали смыкаться чуть раньше, и она опрокинулась. Все сделали вид, что не заметили.
— У них были свежие люди — продолжал старый рыцарь. — Если у них есть ещё резерв, будет плохо. А если это все, кто остался… заманим их в центр и нападём со всех сторон?
— Рискованно.
Эйнар наложил на синее опухшее веко кусок тряпицы, на которую нанёс выскобленные из пузырька остатки мази, и закрыл всё бинтом. Смотреть в налитый кровью глаз с потускневшим зрачком очень тяжело, парень этого не заслужил. Зачем он отдал свой шлем?
— Эх, я поторопился, — Дитрих вздохнул. — Рано мы расслабились. Нужно было ждать ещё хотя бы неделю. Рано. Моя вина, тут нечего спорить.
— Никто не знал этого, Дитрих, — сказал Людвиг. — Но теперь надо не жалеть о случившемся, а думать, как выстоять. Нужна разведка.
А ведь всё не из-за того, что парень вспылил в убежище Анхеля, а потому что Эйнар неправильно выбрал путь, в чём так и не признался. Будто упёртость и обвинения других в своих ошибках снимут вину за то, что случилось давным-давно. Из-за него парень потерял глаз. И надо это искупить.
— Я пойду в ущелье.
— Нет! — Людвиг дёрнулся, как от удара. — Не надо.
— Слишком опасно, мой друг, — Дитрих почесал усы. — Если вас поймают… легко не отделаетесь.
— Кроме меня некому. Лесорубы те места и так не знают, а я хожу быстро и бесшумно.
Не совсем бесшумно и не так быстро. Но другого выхода нет.
— Нет, Э… нет, тебя нельзя, — Людвиг вспотел.
— Это лучше, чем сидеть и ждать. Когда они нападут в следующий раз? Через неделю? Сейчас? Может их там целая армия? А может они вообще умирают? Давно пора было это сделать.
— Тут вы правы, господин Губерт. Давно пора. Я за. Но будьте осторожны. Когда выходите?
— Сейчас. Вдруг вечером они атакуют.