Проще всего оказалось вызвать чувство ревности. Здесь достаточно даже не мысли, а всего лишь слабого намека, — и ревность разрасталась фантастически быстро. Невзначай брошенное слово неизменно заканчивалось дракой или вооруженным столкновением. Тем не менее мало кто реагировал на прямые оскорбления, — везде и во всем ощущался страх — страх дисциплинарного взыскания, доноса и предательства, страх распятия на двойном кресте. Угроза жестокой расправы висела над каждым.
В последнюю очередь Надрек побывал возле купола главного штаба. Сложность визита состояла в том, что существа, жившие в куполе, обладали более развитым разумом, чем их подчиненные. Но положение Надрека облегчалось тем, что они уже были настроены на непримиримую войну — на тайную борьбу с вышестоящими офицерами и на открытое притеснение подчиненных. Каждого из них кто-то ненавидел, боялся или в чем-то подозревал.
Пока Надрек занимался своей воспитательной работой Киннисон продолжал восходить по иерархической лестнице Фралла. Прежде всего он, конечно же, позаботился о собственном штате доносчиков, шпионов и провокаторов. Естественно, он не мог завербовать никого из окружения Алкона или первого министра, поскольку оба были достаточно проницательны, чтобы разгадать подвох и узнать, что у него на уме. Но пока он не позволял им начать слежку за своим разумом. Ему нужно сыграть роль простоватого и довольно прямодушного офицера, чей ментальный уровень не вызывает никаких подозрений.
Тем не менее Киннисону удалось сделать многое. Поименно зная всех приставленных к нему доносчиков, он уличал их в неверности на виду у наиболее преданных своих людей. И вокруг него стали происходить потасовки и драки, которые часто заканчивались дуэлью со смертельным исходом для того, кого подозревали в измене.
Через некоторое время Киннисону удалось создать свою личную разведку. Теперь он стал настоящим босконским боссом. Как майор двора, он обладал властью, с которой другим приходилось считаться. Как советник тирана Алкона, он стал человеком, чьей благосклонности добивались многие. Как смелый тактик, отважившийся отстаивать свое мнение перед всеми офицерами главного штаба, и фаворит самого премьер-министра, он многим внушал страх и ненависть. Словом, Киннисон преуспевал, о чем любой босконец мог только мечтать.
Расплата не замедлила наступить. Алкон знал, что Ганнель работает против него, — знал с того самого момента, как прочитал мысли всего персонала «личной разведки» Киннисона. Тиран несколько раз пытался проникнуть в разум своего советника, но тому все время удавалось избегать несложной инквизиции, так как по роду своей деятельности майор не задерживался во дворце подолгу. Тогда Алкон решил воспользоваться мощным проникающим лучом.
Едва проникающий луч коснулся Ганнеля, как тот внутренне сосредоточился и быстро взглянул на Алкона.
— Не знаю, Алкон, что вы собираетесь делать, — проговорил он, тем самым помешав лучу глубоко проникнуть в его разум, — но мне это не нравится. По-моему, вы пытаетесь загипнотизировать меня. Если так, то знайте, что у вас ничего не получится. Ни один гипноз не может преодолеть мою волю.
— Майор Ганнель, вам придется… — начал тиран, но не договорил. Он не был готов к открытому столкновению с претендентом на его трон. Кроме того, Алкон считал, что этот наивный узурпатор явно не обладал большими умственными способностями, — ведь он даже не понял, чего избежал; он просто смутно почувствовал действие проникающего луча и принял его за попытку гипноза! Несколько дней — и с Ганнелем будет покончено, он уже давно обречен. Поэтому тиран переменил тон и вкрадчиво продолжил:
— Майор Ганнель, это не гипноз, а некий вид телепатии, о котором вы не знаете. К сожалению, без него нельзя обойтись — надеюсь, вы понимаете, что человек, занимающий такое высокое положение, как ваше, не имеет права на сокрытие мыслей. Я не могу допустить бесконтрольных поступков и рассуждений. Вы согласны со мной?
Киннисон признавал правильность действий Алкона. Он знал, что тирану стоило немалых усилий сдержать гнев, и понимал причину такой невероятной терпимости к подчиненному.
— Пожалуй, я должен согласиться с вами. Но мне все равно не нравится, — проворчал Ганнель и, ничего не сказав о праве Алкона на ментальные обследования, удалился.
Дома — точнее, неподалеку от него — он занялся тем, к чему давно и скрытно готовился. Киннисон точно знал, что его свита бессильна предпринять что-нибудь против Алкона. Поэтому он создал отдельную организацию, о которой не подозревал ни один человек из его ближайшего окружения. Во второй организации не было ни одного доносчика или подхалима, она состояла из людей решительных и проверенных. Киннисон по очереди встретился с каждым секретным агентом и дал ему необходимые инструкции. Затем он надел механический мыслезащитный экран, который, подобно лонабарскому, был проницаем из-за имевшейся в нем щели. Но в отличие от экранов Блико, щель можно регулировать по ширине и длине волны в зависимости от желания Киннисона.
В своем снаряжении Киннисон явился на встречу советников и фактически сорвал их работу. Хотя остальные советники ничего необычного не заметили, Алкон и премьер-министр пришли в такое замешательство, что продолжать заседание не было никакой возможности. Без всяких объяснений тиран немедленно выставил за дверь всех приглашенных. Он был взбешен. Премьер-министр сохранял внешнее спокойствие.
— Я не нуждаюсь в большей независимости, чем та, которая мне положена по закону, — заметил Киннисон, когда Алкон закончил свою тираду, состоявшую из самых неприличных выражений. — Тотальная слежка оскорбляет чувство достоинства всякого нормального человека. Поэтому я решительно возражаю против того, чтобы меня лишали остатков частной жизни — моих мыслей. Я согласен оставить кабинет советников и вернуться к обязанностям строевого офицера, но не допущу такого вмешательства.
— Покинешь кабинет? Вернешься на передовую? Уж не думаешь ли ты, глупец, что я так просто отпущу тебя? — фыркнул Алкон. — Неужели ты не понимаешь, что тебя ждет? Если бы я не собирался насладиться зрелищем твоей медленной и мучительной смерти, то уже давно убил бы тебя
— Нет, не понимаю. Полагаю, что вы — тоже, — спокойно, но не без удивления ответил Ганнель. — Если бы вы были уверены в своих силах, то уже предприняли что-нибудь, а не тратили время на пустые разговоры. — Он отдал честь и, повернувшись, вышел из комнаты.
И тогда премьер-министр, внимательно наблюдавший за происходившим, принялся тщательно все обдумывать. Важные решения принимал он, а не Алкон, — тиран не ведал, что полностью подчинялся своему приближенному.
Премьер не мог не задуматься над поступками советника, который только что стоял перед ним. Майор смышлен — да — уже слишком. Слишком способен и слишком осведомлен в политике. Карьера чересчур стремительна. Его уловка с мыслезащитным экраном оказалась совершенно неожиданной. Разум за экраном тоже не таков, каким должен был быть — то, что премьер сумел разглядеть сквозь явно подстроенную специально для него щель, указывало на неординарный для фраллийца уровень интеллекта. И наконец, открытый вызов тирану Фралла — он тоже не укладывался в обычные рамки. Если Ганнель блефовал, то слишком хорошо. Если не блефовал, то кто его поддерживает? Как сумел Ганнель добиться такой власти без его, Фосстена, участия?
Если майор Ганнель — настоящий Ганнель, то все обстоит совсем неплохо. Боскония нуждалась в сильных лидерах, и если бы кто-нибудь превзошел Ал кона, то тиран был бы устранен. Но ведь существовала вероятность того, что… был ли Ганнель настоящим Ганнелем? Вот что нужно немедленно выяснить. И, скептически посмотрев на беснующегося тирана, Фосстен последовал за загадочным мятежником. Через несколько минут он вошел в личный кабинет Ганнеля. Обменявшись несколькими незначительными фразами с хозяином кабинета, он неожиданно спросил:
— Кстати, когда вы покинули Круг?
— А зачем вам знать? — парировал Киннисон.
Он не уловил смысла вопроса. Может быть, его не знал и сам посетитель, — вероятно, здесь какая-то ловушка, но линзмен не собирался принимать навязанную ему игру.