– А сама я побродяжка и плюю на вас на всех, – спокойный голос не пропел – проговорил следующие строки. – Ты что, Гонтар, совсем сдурел?
– Матерь Божия! Парни, оставьте лапы. Это сестра Тринита. Если бы не она, мне бы ногу оттяпали.
– Так что же? Нам теперь и позабавиться нельзя?
– Полегче, господа комедианты! – Бегинка выступила вперед. – Придет час, не дай бог, заболеете, к кому лечиться потащитесь? Ко мне же и потащитесь.
– И ты тоже хороша, – недовольно пробурчал Гонтар, который был здесь старшим и главным. – Шляешься ввечеру, вводишь людей в искушение… А если бы не мы на тебя напали, а какие-нибудь мерзавцы?
Она махнула рукой.
– А, мало ли мерзавцев я лечила!
Комедианты заржали. Неловкость, возникшая было за мгновением узнавания, исчезла. Они говорили на одном языке.
– А если без дураков, зачем ты здесь?
– Иду в монастырь Святой Клары. У меня там дело.
– А ночуешь где?
– Пока не знаю. Только пришла в город.
– Тогда и вправду пошли с нами на постоялый двор! Да не глупи, мы свои же люди! И бабы наши там, и дети.
– Анна там?
– Ясное дело. Пошли. Со всеми перезнакомишься. Это Никлас. Это Сеппи. Герта ты вроде знаешь.
Таким образом, сестра Тринита оказалась на постоялом дворе «У святого Христофора» (по ближайшей часовне) в неподобной компании комедиантов. Все они были явно чем-то похожи (хотя что общего было у маленького чернявого Герта с белобрысым корявым Сеппи и длинным рыжим Никласом?) – загорелыми обветренными рожами, то и дело готовыми расплыться в ухмылках, обнажавших дурные зубы, наглостью, расхлябанной походкой. Женщины разнились больше. Анну, сожительницу Гонтара, сестра Тринита хорошо помнила с тех пор, как ей пришлось пользовать старшину комедиантов в лечебнице для неимущих. Это была статная женщина средних лет, с приятным круглым лицом и каштановыми волосами. Она встретила сестру Триниту чрезвычайно сердечно. Мет, высокая костлявая брюнетка с ребенком на руках, больше помалкивала, чего нельзя было сказать об Изе, вертлявой блондинке, которая все время хихикала, жеманилась и надувала губки, как шестнадцатилетняя, хотя при ближайшем рассмотрении оказывалась лет на десять постарше этого благословенного возраста.
Мет была подружкой Никласа, а Иза, как поняла сестра Тринита из постоянных шуточек, не отказывала никому.
Решено было отмстить счастливую встречу. Вообще-то хозяин постоялого двора не разрешал актерам напиваться в его заведении, опасаясь различных непотребств (возможно, не без оснований), но здесь его уломали, и он прислал компании вместе с Ином, сынишкой Анны – не от Гонтара, а от предыдущего сожителя, – кувшин пива, поставив условие, чтобы сидели не в зале, среди приличной публики, а во дворе.
Актеры и бегинка расположились под сенью повозки. Сестра Тринита не пила, просто сидела рядом с Анной. Сеппи, уже успевший позабыть об обстоятельствах их знакомства, попытался смутить бегинку, затягивая похабные песни, но его попросили призаткнуться, тем более что успеха он все равно не достиг. Гонтар беседовал с бегинкой.
– Значит, к Святой Кларе.
– Угу. А вы куда?
– В Бартлет, на ярмарку. А там – по деревням и замкам. Может, в Орнат поедем. Там владетель… как это… просвещенный.
– А что, вам в Лауде места мало? Наместник, говорят, любит комедиантов.
– Смотря каких. Мы для него слишком грубые. Ему, кровопийце, утонченное подавай – розы, грезы, аллегории разные… А мы – фарсеры.
– Я представляла в аллегориях, – встряла Иза. – И в мистериях. Не здесь, а на севере. Это была труппа Рогира из Вильмана. Называлась «Бесшабашные скитальцы». Как я играла языческую королеву в «Мистерии о святой Галесвинте»! А здесь разве что с медведями не пляшу. И, ей-богу, медведи лучше пляшут, чем эти…
– Ну-ну, – съязвил Никлас. – Как будто мы не знаем, что сталось с твоими «Скитальцами». Кончили их всех до единого по приказу князя-епископа.
– Как же ты спаслась? – тихо спросила Тринита.
– А меня тогда уже не было с ними, – беспечно отмахнулась Иза. – Я жила тогда с одним… ну, не важно.
– Когда вы уезжаете из Тремиссы?
– Завтра, – отвечал Гонтар. – Паршивый городишко, ни черта мы здесь не заработали. Пойдешь до Бартлета с нами?
– Пойдем, – поддержала его Анна. – Нехорошо женщине ходить по дорогам одной.
– Она компании нашей стесняется! – хохотнул Сеппи.
Сестра Тринита обвела комедиантов взглядом. Бог знает, что она в них такое увидела, но, кивнув, медленно сказала:
– Хорошо. Я пойду с вами. До Трех Дорог.
Договорились, что, поскольку сестра Тринита не платила за ночлег, до утра она устроится в повозке. Так и сделали. Покончив с кувшином, комедианты разошлись спать, а сестра Тринита осталась. Она забралась в повозку, сунула под голову свою котомку, завернулась в плащ и задремала. Если Сеппи или кто иной из компании в ту ночь и остался без женщины, покой сестры Триниты никто не тревожил.
Утром они уже были у городских ворот и, лишь те открылись, поспешили покинуть Тремиссу, смачно обругав ее напоследок. Все шли пешком, потому что лошади, тащившие повозку, ни силой, ни резвостью не отличались.
В повозке лежало жалкое богатство странствующих комедиантов – яркие, пестрые и ветхие наряды для представлений, размалеванные личины, музыкальные инструменты – виола, лютня, дудки и бубны, деревянные мечи и щиты, а также затупленные кинжалы, которыми жонглировали. Настоящее оружие – нолей, дубинки и кистени – было у мужчин – даже такой бедный обоз мог привлечь к себе внимание грабителей.
По расчетам Гонтара, они к вечеру должны были добраться до большого селения Орем, где можно было кое-чем поживиться, развлекая заезжих купцов. Но он ошибся. Из-за недавнего дождя дорогу сильно размыло, повозка тащилась медленно, и в сумерки стало похоже на то, что им придется ночевать в чистом поле. Мужчины, отведя повозку на обочину и оставив на страже Никласа, ушли разведать, нет ли поблизости какого жилья. За ними увязались Ион с Изой. Анна, не надеясь ни на чьи милости, принялась готовить ужин – Мет была занята с малышом, а от Изы толку мало. Вот сестра Тринита могла помочь… Оторвавшись от дел, Анна пошла искать бегинку и застала ее дружелюбно беседующей с Мет. Это удивило Анну. Накануне Мет не сказала с бегинкой ни единого слова и вообще, казалось, настороженно отнеслась к ее появлению. Теперь сестра Тринита умело пеленала маленького Мартина, а Мет повествовала: