Она возвращалась оттуда пять дней спустя – все такая же, в выцветшем плаще, с котомкой за плечами, неутомимо меряя дорогу пешим ходом. На сей раз у нее не было попутчиков, но и происшествий с ней не случилось. Как неоднократно бывало прежде, ночевать ей пришлось под открытым небом. Разумеется, бегинка устроилась не на обочине, а ушла довольно далеко от дороги, туда, где трава погуще. И костра разводить не стала, укутавшись поплотнее в плащ.
Проснулась она еще до рассвета, как будто ее толкнули. Сестра Тринита не могла сказать, что потревожило ее. Она резко села и оглянулась. Кругом стлался предутренний туман, и за его завесой было трудно что-либо разобрать. Возможно, примерещившиеся ей вдали стоны, плач и скрип колес были следствием дурного сна или простуды. И все же сестра Тринита встала и осторожно пошла – не обратно к дороге, а в противоположную сторону. Покуда она шла, светало, и туман уходил, ложась росой на траву. Немного позже сестра Тринита разглядела ползущую по равнине повозку, запряженную двумя лошадьми, и бредущих вокруг людей. Показалось ей или нет, что их стало меньше? Однако сомнений не было – это труппа Гонтара, неизвестно что делающая в чистом поле на рассвете, в то время, когда летняя ярмарка еще не кончилась. Несколько минут она размышляла, окликнуть ли их, – актеры, похоже, ее не замечали, и наконец решилась.
– Эй! – крикнула она и замахала рукой.
Вокруг повозки возникло некоторое замешательство. Даже, пожалуй, паника. Как будто они увидели не одинокую странницу, вдобавок хорошо им знакомую, а страшный призрак. Никто и не думал приближаться к сестре Трините, поэтому бегинка сама зашагала вперед. Сбившись у повозки, комедианты таращились на нее. Лица их казались бледными и изможденными… или это блеклый свет утра делал их такими?
– Это в самом деле ты? – хрипло спросил Гонтар.
– А у вас много друзей в общине бегинок? – голос сестры Триниты был мягким и успокаивающим, какой только приходилось слышать недужным. – И, кстати, что случилось? Почему вы не на ярмарке?
Страх, кажется, пошел на спад, но не исчез. Сестра Тринита обвела группу актеров взглядом: Гонтара, с обреченным видом выступившего вперед, Никласа, вцепившегося в дубинку, Герта, державшего клячу под уздцы, Анну и Ионом, прижавшихся к повозке… Неожиданно к сестре Трините подскочила Мет, словно собираясь ударить ее, но только закричала:
– Ты! Ты бросила нас! Ты бросила нас, и мы умираем! – Не договорив, она захлебнулась рыданием, и эхом ответил ей плач ребенка в повозке.
– Но вы все были здоровы… – недоуменно про бормотала бегинка и снова вперилась взглядом в собравшихся. – А где Иза и Сеппи?
Рот Гонтара искривился.
– Мы были здоровы. Мы и сейчас здоровы… Ты спросила, почему мы здесь? Нынче ночью мы похоронили Сеппи.
– В поле?
– А что делать? – горько произнес Герт. – Все равно на кладбище нам путь заказан.
– Значит, Иза – тоже? Герт кивнул.
– Мы должны были спешно уходить из Бартлста после смерти Сеппи, – объяснил Гонтар, – покуда власти не решили, будто у нас чума или что, и не взялись за нас.
– А на самом деле?
– Он убил их колдовством, – прошептала Мет. Сестра Тринита выпрямилась во весь свой немаленький рост.
– Он? – осведомилась сухо.
– Тот поп из Орема, – ответил Гонтар. – Ты должна помнить.
Бегинка протянула руку и коснулась плеча Мет. Комедиантка, только что вроде бы собиравшаяся сестру Триниту бить, вцепилась в эту руку, как в якорь спасения.
– Рассказывайте, как было.
Они загалдели разом, будто возможность выговориться принесла им некоторое облегчение. Потом Гонтар, используя остатки авторитета, велел всем заткнуться. А затем, кое-что скумекав, приказал снова отправляться в путь – чем дальше они будут отсюда, тем лучше. А сестре он все расскажет по дороге.
– Значит, так. Притащились мы в Бартлет. Там все как всегда. И первый день все было по делу. Расположились мы, играем. Тоже как всегда. Ладно, мы не праведники. Но скажи, – с неожиданным отчаянием выкрикнул он, – мы хоть когда-нибудь продавали себя за праведников? Мы – не святые, мы – фарсеры. Ну, несли мы похабень, задницы заголяли. Но чтоб за это убивать?! – Голос его осекся, и после некоторой паузы Гонтар продолжал. – Он заявился на следующий день. Видно, шел за нами следом. И попробовал учинить то же, что и в Ореме. Так ведь ярмарка – это ярмарка, а не его приход, там толпу не больно разгонишь. Его только осмеяли да забросали всякой пакостью. Ну, и мы тоже руку приложили… Тогда он сказал… как это… что мера наших грехов переполнила чашу терпения, что мы прокляты и за неделю все умрем. Мы только поржали… и в ту ночь ничего не было. А на следующую… – На сей раз замолчал он надолго. Потускнел, ссутулился, и обычное актерское «за словом в карман не лезет» его оставило. – Оно пришло, сестра. Я не могу тебе объяснить, что это было. По правде сказать, мы старались не смотреть… а убежать не могли, ноги стали как каменные. А когда оно ушло, Иза была уже мертва. Короче, мы решили убраться оттуда, пока слухи не поползли. А ночью – опять, и теперь – Сеппи. Двое убитых. Ты пойми, сестра, я не трус. И видов навидался всяких. И пороли меня не раз, и у позорного столба стоял, и к галерам как-то приговорили, да Бог отвел, королевское помилование вышло… но такого ужаса, такого…
– Хорошо, я тебе верю, – негромко произнесла бегинка. – Но если было так, почему ты сказал, что Иза с Сеппи убиты? Они могли умереть от страха.
– Потому что ни один покойник, умер ли он от страха, от раны или от болезни, так не выглядит! Господи Иисусе, у них был такой вид, будто они лет двадцать в земле пролежали! Это… которое налетело, просто забирало у них жизнь… и кровь… и плоть… и силу! Двое суток и двое убитых… а до конца недели… вся надежда – удрать подальше.
В эту минуту его позвал Никлас, и Гонтар быстро отошел, очевидно стыдясь, что он, вожак, настолько обнаружил свою слабость. Если, конечно, понятие стыда было ему известно.
К бегинке тихо, почти неслышно приблизилась Анна. До этой минуты она не произнесла ни слова, и сестра Тринита едва не вскрикнула, когда за ее плечом раздался голос комедиантки.
– Помоги нам.
– О чем ты?
– Ты знаешь. У меня бабку сожгли за колдовство. Может, я и не обладаю Силой, но определить тех, у кого есть Сила, могу.