Она шагнула прочь и не торопясь двинулась по направлению к Ратушной площади. Правда, по мере приближения к ней точнее было бы сказать – пробивалась.
К ней не особо цеплялись и приставали. Среди веселящихся полно было мнимых «клириков» и «монахинь», и ее, должно быть, тоже принимали за ряженую, хотя она была без маски. Может быть, из-за непринужденности, с которой она передвигалась в толпе. Но сама эта непринужденность и была маской. Карнавал близился к концу, и неистовство праздника достигло апогея. Казалось, никого не осталось в домах, весь город вырвался на улицы и площади, скакал, ликовал и плясал. О, эти танцы! Танцы девушек или почитавшихся таковыми, чьи хороводы змеились по улицам легко, свободно, завлекая; танцы мастеровых, под чьими башмаками, казалось, даже булыжники проседали, а при скачках ставни домов выходили из пазов; танцы шутов в носатых личинах, в колпаках с бубенцами, которые, взявшись за руки, под свист флейт и крик волынок откалывали такие лихие коленца, что дух захватывало, танцы горбунов, карликов, слепцов, хромых и прочих калек под завывание безногих и параличных на папертях, разевавших беззубые рты и звеневших веригами… Сестра Тринита привычно укорила себя за высокомерие и напомнила себе слова Евангелия: «Не будьте унылы, как лицемеры». Если люди именно так понимают радость жизни, не исключено, что именно в этом она и состоит.
Бегинка пробилась на бурлящую площадь, целеустремленно прошагала к каменному колодцу с фигурой ангела, благожелательно взиравшего вниз слепыми ящеричьими глазами, и, сутулясь, прислонилась к краю колодезя.
Был тот самый час перед закатом, когда краски кажутся необычайно яркими, а фигуры и предметы – невероятно четкими. И маски… и хари… и размалеванные лица не сливались в единую карусель, а различались в малейших деталях. Гремели трещотки. Вновь завопили трубы, и ряженые рассыпались, давая дорогу двум шествиям, выступающим с противоположных концов площади. Они предваряли главное действо, которое исконно завершало карнавал и должно было состояться послезавтра. И сейчас герольды упреждали добрых лауданцев, что во второй день недели произойдет великая и страшная битва славного Мясоеда, короля Масленицы, с грозным и непобедимым Голодарем, то есть Великим постом. Оба воителя, стоя на повозках, которые вывезли на площадь шуты, представлялись публике. Мясоед, здоровенный детина в нарочито узкой одежде, которая обтягивала его жиры, в короне из куриных ножек и в ожерельях из колбас, потрясал кухонным вертелом, что в решающей битве должен был служить ему копьем, и ежеминутно прикладывался к пузатой фляге, при этом норовя свалиться на руки окружавших его паяцев в дурацких колпаках. На другой стороне площади грозно простирал руку с пучком розог Голодарь. Нередко этот персонаж представляло чучело, но сегодня это был кто-то из шутовской братии – из-за маски, изображавшей тощую унылую рожу, не разберешь, кто. Он был одет в монашескую рясу и опоясан четками из луковиц. Его свита была наряжена монахами, монашками, причетниками и паломниками. Они звонили в колокольцы, напоминающие те, что носили прокаженные, а присные Мясоеда лупили по горшкам и кастрюлям. Народ же плясал кругом и пел старую песню: «Бьется черный хлеб с индейкой и селедка с колбасой!» Шум стоял адский, а ведь это была только прелюдия к предстоящей битве.
– Сестра Тринита?
Из-за грохота, звона и пения бегинка не расслышала, как к ней подошли. Она обернулась. Рядом с колодцем стоял человек, каких много было в толпе на площади – в пестро-лоскутном плаще и размалеванной маске из соломы, полностью закрывавшей лицо. Голос был не только приглушен маской, но и звучал как-то неуверенно. Очевидно, человек не знал, настоящая ли бегинка перед ним или кто-то из свиты Великого поста.
– Это я.
Человек, видимо, все еще не был убежден и переспросил:
– Кто призвал тебя сюда?
Сестра Тринита также имела все основания подозревать собеседника и отвечала двусмысленно:
– Святая Клара.
Человек в маске кивнул.
– Следуй за мной.
Так она и сделала. Провожатый шел впереди. Сестра Тринита заметила под его плащом дубинку и по этому, а также по очертаниям плеч и походке, узнала в нем одного из телохранителей матери Изенгарды. Хотя, конечно, это был еще не повод для спокойствия.
Шли они довольно долго, но довольно быстро. Сестра Тринита поняла, что ее хотят запутать, петляя и водя кругами. Она не стала объяснять провожатому, что это – напрасный труд. Если она и не знала в лицо каждый дом в Лауде, то все улицы и переулки города, а было их около двухсот, она помнила лучше линий своей руки. Но нынешний владелец дома, к которому они подошли уже в темноте, был ей неизвестен. Ясно было только, что некогда это был патрицианский дом, однако он давно уже находился в небрежении и нуждался в побелке и ремонте. Провожатый постучал, явно условным сигналом, обменялся несколькими словами с невидимым сестре Трините привратником, и они вошли. Миновали неосвещенную прихожую, и спутник сестры Триниты посторонился, пропуская ее к лестнице, ведущей вниз. Сам он словно бы растворился во мраке.
Сестра Тринита толкнула тяжелую дверь и ступила в помещение, ранее, вероятно, служившее погребом, а теперь использующиеся как-то иначе.
Бегинка меланхолически взглянула вверх.
– Вавилонский камень… – произнесла она.
– Совершенно верно, – отозвался высокий носовой голос.
Теперь она позволила себе переместить взгляд вниз. На противоположном конце комнаты был стол, на столе – некоторые предметы, а за столом сидели пять человек. Четверо мужчин и одна женщина. Женщиной была мать Изенгарда. Возраст мужчин колебался между тридцатью и сорока пятью годами. Самый молодой – с иронической улыбкой на худом востроносом лице, с коротко стриженными темно-каштановыми волосами. Его сосед, бледный, с белокурой бородкой, скучающе смотрел на бегинку из-под тяжелых век. Тот, кто ответил сестре Трините, – низкорослый, полный, гладко обритый, в одежде, напоминающей духовную и круглой скуфейке. И здоровенный малый, чьи рыжие волосы и борода завивались кольцами.
– Сестра Тринита из квартала святого Гольмунда, – сказал младший. Это был вопрос и утверждение.
Бегинка кивнула. И проговорила:
– Ансельм Орнат. Гарен Сегирт. Присциан-астролог. И Рыжий Вальтер. Просвещенный представитель старой знати, придворный, ученый и капитан наемников. Да, еще посланница духовенства. Недостает купцов и банкиров.